смогла отчетливо разглядеть окружающую ее местность. И Дарина была права: сюда бы не заехала дорогая иномарка, настолько все было плачевно и убого.
Двор двухэтажного дома был окружен маленькими покосившимся сарайчиками, с зелеными, деревянными дверками. Некоторые из сарайчиков сгорели и от них остались лишь обугленные, обломки. Черные от гари доски торчали вверх, создавая иллюзию конструкции бывшего здания. По всей видимости, сарайчики горели давно, потому что они прочно заросли высокой травой и молодыми деревьями. В зеленой сочной траве царил настоящий мусорник: бутылки из по пива, водки, куча пластмассы, а использованные женские прокладки, растелились ковриком рядом с кустами на земле. Рядом также были и шприцы, которые не просто лежали, а их иглы, словно дротики, вонзились в черную землю. Для Каролины двор выглядел устрашающе, ей хотелось скорей сесть в свой красивый автомобиль и уехать домой.
Но дорогу ей перегородил одноногий инвалид на коляске. Небритый и не причесанный мужчина, лет сорока, одетый в майку моряка, внимательно разглядывал машину. Из-под его майки, на груди, выглядывала пышная и кудрявая шевелюра волос, а на руках были нарисованы армейские татуировки. Каролина стояла возле машины и боялась даже заговорить с неприятным мужчиной, от которого так и веяло сильным перегаром и дешевым одеколоном. Она бы подумала, что он хочет на нее напасть, но быстро отбросила эту мысль, так как мужчина совершенно беспомощен, сидя в инвалидной коляске.
– И сколько такая стоит? – спросил просто он.
– Не знаю, мне папа покупал, – отозвалась робко Каролина.
– Вот видишь, папа. А я две войны прошел…, – он не договорил, а достал из закрома своей коляски маленькую бутылочку с коричневой жидкостью, открутил крышку, залпом выпил и даже не поморщился, а просто поднес волосатую руку к носу и как бы занюхнул.
–Займи сто рублей? – снова обратился он к удивленной девушке.
– Ах, да конечно, – Каролина полезла в сумку за кошельком. В ее кошельке редко бывали сторублевые купюры, в основном тысячи и пятитысячные банкноты, потому она достала одну тысячу рублей и протянула инвалиду.
– Спасибо! Только когда отдам – не знаю, – он быстро схватил деньги, дрожащей рукой, а после чего развернул коляску и направился в соседний двор, чтобы скорее купить ядреного самогона, который продавала баба Шура.
Каролина не помнила, как вернулась домой. Все ее мысли были заняты Артуром. Сразу отправившись в свою мастерскую, она начала рисовать, но ее постоянное вдохновение куда-то подевалось, а перед глазами стоял лишь парень, которого она совсем недавно сбила на своей дорогой машине.
Так проходил день за днем. Она думала о нем постоянно. Ничего не ела и не пила. Она еле сдерживала себя, чтобы снова не поехать к нему. Как считала она: в тот скверный и убогий район нищих. «Я бы никогда не смогла там жить, так как привыкла к роскоши и дорогой жизни», – думала про себя Каролина.
Однажды, впервые жизни Каролина сильно напилась. Она взяла у отца в баре бутылку «Хеннеси» и пила элитный коньяк, не закусывая. Алкоголь слегка разгрузил ее мысли и, будучи в полном опьянении Каролина решила, что подождет еще несколько дней и отправиться снова к нему, якобы сделать тату или закончить ее портрет. Предлог был абсолютно не важен, лишь бы увидеть его.
После встречи с Артуром ее сердце страдало, а от одной мысли о нем – выпрыгивало из груди. Ей постоянно было грустно и совершенно ничего не радовало. Каролина понимала, что влюбилась в него – по уши.
Федор Михайлович редко заходил к дочери в мастерскую. Но обнаружив ее странное поведение, решил нанести свой визит. Не постучавшись, он зашел в просторную комнату, где пахло свежими масляными красками. Посредине комнаты стоял мольберт, накрытый розовой, шелковой тканью, а в углу, на полу, с бутылкой коньяка в руках сидела Каролина. Девушка спряталась от яркого солнечного света, который озарял комнату бронзовыми лучами. Она увидела отца, но никак не отреагировала на его приход, хоть ей стало стыдно.
– Я понимаю, ты переживаешь, но нужно взять себя в руки. Ведь этот парень жив. Все равно ты отличный водитель, – высказался Федор Михайлович, так как думал, что дочь переживает из-за аварии. – Лобовое стекло у машины я уже распорядился заменить, поэтому скоро снова сможешь ездить на новенькой машине.
– Да что ты знаешь пап! Лучше иди и занимайся своей новой пассией.
– Не нужно со мной так разговаривать, возьми себя в руки, а то, как размазня…, – после этих слов он вышел из мастерской дочери. Он не желал разговаривать с ней, когда она была в таком состоянии.
Каролина понимала, что отец прав, и, отставив бутылку, направилась в душ, чтобы хоть как-то прийти в себя. Этим же вечером она решила отправиться на занятия, в школу искусств.