сѣли. Серафима Павловна начала говорить съ волненіемъ:
— Я рѣшилась, помимо Сережи, не совѣтуясь ни съ кѣмъ, слѣдуя сердечному влеченію, открыть вамъ всю правду. Вчера Сережа объявилъ мнѣ, что хочетъ ѣхать въ Сибирь.
— Въ Сибирь! воскликнула съ горестью Зинаида Львовна.
— Искать богатства? спросилъ Ракитинъ: — Но оно не наживается вдругъ, а годами труда, и для этого надо оставить семью… васъ… Ужели онъ на это рѣшился?
— Онъ не ѣдетъ искать богатства, а бѣжитъ отъ своего чувства, надѣясь заглушитъ его. Онъ любитъ Соню, дочь вашу, но не можетъ, говоритъ онъ, подвергнуть себя подозрѣнію, что ищетъ руки богатой невѣсты.
Зинаида Львовна поблѣднѣла и потомъ вспыхнула.
— Милая Серафима Павловна, не отпускайте его въ Сибирь. Быть можетъ, онъ одумается и перемѣнитъ свой образъ мыслей.
— Онъ его не перемѣнитъ, я его знаю. Остается одно, взять его внезапно, силою, и я на это рѣшилась, если вы хотите помочь мнѣ. Вы, можетъ-быть, не знаете, — продолжала она, обращаясь къ одному Ракитину, — и тогда я обязана сказать вамъ, что за Сережу, и ваша жена подтвердитъ это, ибо ей это достовѣрно извѣстно, сватали молодую, красивую дѣвушку съ огромнымъ состояніемъ и знатнымъ именемъ, но онъ отказалъ наотрѣзъ, говоря, что не любитъ ее.
Ракитинъ взглянулъ на жену, она сдѣлала ему утвердительный знакъ головой.
— Я въ этомъ вижу новую черту благородства Сергѣя Антоновича, — сказалъ Ракитинъ. — Оно давно мнѣ извѣстно.
— Сережа вчера сказалъ мнѣ, что если бы у Сони ничего не было, то онъ давно бы искалъ руки ея. Если Соня согласна, и вы, ея родители, даете свое благословеніе, то я пріѣхала просить ея руки для моего сына.
Зинаида Львовна вся въ слезахъ бросилась обнимать Серафиму Павловну. Обѣ матери плакали. Ракитинъ былъ взволнованъ и, наконецъ, сказалъ:
— Моя дочь во всѣхъ отношеніяхъ достойна вашего сына; она и сердцемъ, и умомъ, и преданностью стоитъ высоко. Я не могу желать лучшаго зятя, какъ вашъ сынъ, но не могу, такъ сказать, навязывать ему дочь мою.
— Я прошу руки вашей Сони. Скажите мнѣ одно: вы согласны, или нѣтъ, и будетъ ли согласна Соня.
— Я, конечно, согласенъ, — сказалъ Ракитинъ, — но…
— Соня согласна, я знаю, — сказала твердо Зинаида Львовна, желая покончить этотъ вопросъ.
— Теперь позвольте мнѣ написать два слова къ сыну и пошлите эту записку.
Въ запискѣ было только три строки:
„По полученіи этой записки, немедленно, я тебѣ приказываю, пріѣзжай къ Ракитинымъ по очень важному, не терпящему отлагательства, случаю“.
Сережа былъ дома. Онъ удивился, перечиталъ записку два раза, взялъ шляпу и отправился къ Ракитинымъ. Онъ медленно вошелъ по лѣстницѣ, встрѣтилъ Ипполита и спросилъ у него:
— У васъ ничего особеннаго не случилось?
— Совершенно ничего, а что?
— Меня сюда вызвали, — сказалъ Сережа и пошелъ въ кабинетъ. Онъ нашелъ тамъ всѣхъ Ракитиныхъ; его мать сидѣла на диванѣ и держала въ рукахъ своихъ руку Сони, заплаканной и встревоженной. При входѣ Сережи, мать его встала и, не выпуская руки Сони изъ своей руки, сказала:
— Вотъ твоя невѣста. Я просила руки ея у ея родителей. Они согласны.
Соня робко протянула руку Сережѣ. Онъ, смущенный, растерянный, взялъ ее, поцѣловалъ, опустился на колѣни передъ своей матерью и спряталъ блѣдное, какъ мѣлъ, лицо свое въ ея колѣняхъ. Она цѣловала его въ голову и плакала, а другой рукой притянула къ себѣ Соню и соединила ихъ руки.
— Да благословитъ васъ Богъ! сказала она трепетнымъ голосомъ.
Тогда-то и слезы, и поцѣлуи, и объятія соединили двѣ семьи въ одну; Соня сіяла; Сережа, хотя и радостный, былъ смущенъ и потрясенъ до глубины души. Ракитинъ и жена его были въ восторгѣ.
Когда Сережа остался наединѣ съ невѣстой, онъ сказалъ ей:
— Милая моя, у меня есть до тебя просьба и требованіе. Я не могу и не долженъ оставить матери; она поручена мнѣ отцомъ, и, пока я живъ, я хочу жить съ нею. Въ моемъ домѣ за ней останется всегда первое мѣсто. Раздѣли мою любовь къ ней и никогда не ревнуй меня къ ней.
— Никогда. Твоя мать — моя мать. Я ее съ дѣтства привыкла любить, а теперь полюблю вдвое. Вѣрь мнѣ, я буду ей дочерью почтительной и нѣжной.
А вечеромъ того счастливаго дня Ракитинъ обнялъ жену и сказалъ:
— Мы можемъ гордиться нашимъ будущимъ зятемъ. Примѣрный сынъ, онъ будетъ и хорошимъ мужемъ. Не трудно, любить разумную мать, но повиноваться, почитать, любить мать легкомысленную, часто несправедливую, иногда капризную и всегда неблагоразумную — заслуга.
— Она добрая и чувствительная, — сказала Зинаида Львовна, заступаясь за пріятельницу.
— Да, конечно, но ужъ никакъ не умная; а Сергѣй ублажалъ ее, покорялся, любилъ безъ памяти. Примѣрный сынъ.
— Сынъ идеальный! воскликнула Зинаида Львовна съ восхищеніемъ.
Калуга, 25 октября 1888 года
Эпилогъ
Въ Москвѣ, столь бѣдной шумною жизнью столицъ и столь богатой семейными и дружескими кружками, въ особенномъ согласіи и тѣсной связи жили четыре, намъ знакомыя, семьи, — то были: Долинскіе, старые и молодые, Боръ-Раменскіе, Ракитины и — черезъ два года послѣ свадьбы Сережи и Сони — Томскіе-Дубровины. Въ Москвѣ удивились замужеству княжны Дубровиной, вышедшей неожиданно для всѣхъ за Ѳому Томскаго, столь некрасиваго собою, но столь добраго и благороднаго душою, столь нѣжнаго сердцемъ. Тѣ, которые близко знали Анюту Дубровину, говорили, что она, тронутая его неизмѣнной и долголѣтней къ ней привязанностью и оцѣнивъ его прекрасную душу и благодушіе характера, рѣшилась наконецъ соединить свою судьбу съ его судьбою. Ее и его особенно сблизили дѣла благотворенія. Томскій принялъ дѣятельное участіе въ устройствѣ больницъ, богадѣленъ и пріютовъ въ богатыхъ вотчинахъ жены своей; они жили зимою въ Москвѣ, держали открытый домъ, но значительная часть ихъ огромныхъ доходовъ шла на добрыя, богоугодныя дѣла и на помощь тѣмъ роднымъ, которые нуждались въ ней. Домъ ихъ не отличался роскошью, а только гостепріимствомъ и радушіемъ; они были всѣми любимы и, несмотря на молодость лѣтъ, пользовались всеобщимъ уваженіемъ. Сережа и Соня наслаждались рѣдкимъ и полнѣйшимъ супружескимъ счастіемъ. Серафима Павловна не забыла своего милаго мужа, но забыла свои горести и, окруженная внучатами, наслаждалась счастіемъ дѣтей своихъ. Лѣто она проводила въ Знаменскомъ, гдѣ была полной хозяйкой, а зимой пріѣзжала гостить въ Москву, къ сыну и дочери. Вѣра продолжала жить въ богатствѣ, но въ нищетѣ сердечной. Она избрала сама мужа и судьбу, и чего искала, то нашла: на свѣтѣ всегда такъ — что посѣемъ, то и пожинаемъ.Калуга, 25 октября 1888 года