Николай Чикуров Комбриг П. Деткин

Боевые действия 1-й Бирской Советской стрелковой бригады, входившей в состав Второй и Третьей армий Восточного фронта, составили много героических страниц в истории гражданской войны на Урале. Организатором и первым командиром этой бригады был уроженец Прикамья, балтийский матрос Павел Иванович Деткин, в 1918 году направленный на Урал по заданию Центрального Комитета большевистской партии и возглавивший формирование частей Красной Армии на юге Прикамья и севере Башкирии. Начав с организации небольшого добровольческого отряда, П. И. Деткин за короткий срок добивается развертывания этого отряда в регулярную крепкую бригаду и руководит ее действиями в трудные дни отпора белогвардейцам и иностранным интервентам.

Короткому по времени, но очень насыщенному событиями периоду жизни П. И. Деткина и посвящена книга журналиста Н. Чикурова.

В ее основу легли воспоминания самого П. И. Деткина и ветеранов Бирской бригады, документы государственных и личных архивов.

С мандатом ЦК

Затерялись среди лесов и топей деревни Тюинской, Емаш-Павловской и Атняшинской волостей Бирского уезда, Рябковской и Бедряжинской — Осинского. «Медвежьим углом» называли этот край здешние помещики Фок, Жуковский, Уткин, Зеленцов. В иное время они сетовали на удаленность своих владений от городов, но в 1917 году такая глухомань даже радовала их.

Только самые скудные новости о событиях в стране доходили до здешних крестьян. Мало кому из мужиков случалось увидеть газету или получить письмо. Тем более они удивились, когда в один из летних дней в Атняшинскую волость на имя граждан Ореховой Горы пришел большой пакет с пятью сургучными печатями. Обратный адрес указывал, что пакет послан из далекого финляндского города Гельсингфорса. Собравшиеся мужчины долго гадали: что бы это могло означать? Не несет ли беду такая диковинная штука? И странно… Не кому-нибудь одному, а всем сразу пакет предназначен.

Любопытные настаивали тут же сломать сургуч, но осторожные степенно советовали:

— Не прикасайтесь! Отправить надо пакет, откель пришел, а то, чего доброго, власти пронюхают, канитель пойдет!

Пакет все-таки вскрыли. В нем оказались газеты. Тимофей Ильич Поварницин по слогам прочитал:

— «Правда», «Волна»… Не слыхивал про такие. Видать, они супротив порядков новых подосланы. Схороним их до поры, потом вместе почитаем.

Как ни таились крестьяне, слухи о читках дошли до волостного начальства. Отобрали газеты у Поварницина, а самого его упрятали для острастки в кутузку и пригрозили кандалами на будущее. Очередной пакет из Гельсингфорса уже не пришел по назначению, а попал в Рябковское волостное земство. На этот раз в пакете, адресованном Анисиму Деткину, оказались брошюры, в том числе книжка Карла Либкнехта «Пауки и мухи». Срочно командированные в Ореховую Гору стражники арестовали там Деткина, а заодно и недавно выпущенного из кутузки Поварницина.

На допросе особенно свирепствовал лесничий Серебряков. Власть его в тех местах была почти неограниченной. За палку, срубленную без разрешения, крестьян нещадно штрафовали, а иногда избивали на месте без суда и следствия. Серебряков и на этот раз решил показать себя первым блюстителем вековых порядков. Грузный, горбоносый, со свирепым выражением глаз, он без предисловий ударил по столу волосатой рукой.

— Кто тебе прислал пакет из Гельсингфорса?

— Брат Павел прислал. Он там служит, — отозвался Анисим Деткин.

— А где у тебя, мерзавец, другие книги спрятаны? Кому читать даешь?

— Нету у меня ничего, ваше благородие! Это первый пакет. Да и он ко мне не попал.

— Отставить! — рявкнул лесничий так грохнув кулачищем, что графин с водой подскочил и упал на пол.

Стражники, понимавшие лесничего с одного слова, потащили крестьян в кутузку. Несколько дней просидели Анисим с Тимофеем в арестантской. Их выпустили только после того, когда Анисим под диктовку Серебрякова написал брату, чтобы тот не посылал больше домой ни газет, ни журналов. С односельчан взяли подписку о невыезде и обязали ходить в Рябковское земство на «душеспасительные беседы».

Пакеты из Гельсингфорса в Ореховую Гору продолжали поступать. Павел Деткин отправлял теперь газеты и брошюры знакомым то в Осу, то в Бирск, а они при случае передавали большевистские издания жителям Ореховой Горы.

И снова крестьяне глухих деревень собирались темными вечерами вместе, раз от раза смелее брали в руки потертые газеты, спрашивали друг друга:

— Это как же понимать? Пишут тут, будто в Петрограде и Москве большевики власть взяли. Да и в других городах новые порядки устанавливаются. Неужто у нас одних как хозяйничали баре, богатеи и лесничий Серебряков, так и дальше будут хозяйничать? Спросить бы о том самого Павла Деткина. Он ведь тоже большевик. Как, Анисим, не сулится Павел домой приехать? Сколько уж годов прошло, как его в рекруты взяли. Вернется, так поди и не узнать…

Действительно, не каждый односельчанин узнал бы Павла Ивановича Деткина в человеке, шагавшем апрельским днем 1918 года от железнодорожного полустанка по направлению к Ореховой Горе. Совсем иным уходил он отсюда шесть лет назад. Тогда и родная деревня, вот уже видная с перевала, казалась больше и красивее. Но все-таки даже теперь, после многих забот и испытаний, встреча со знакомыми местами до глубины души волновала.

Здесь он родился 30 декабря 1886 года в большой бедняцкой семье. Учиться почти не пришлось. Проходив в школу только один год, мальчик должен был помогать семье зарабатывать хлеб. Лишь иногда по вечерам удавалось снова взяться за книжку, но его мать, обремененная заботами неграмотная женщина, грозила в таких случаях сыну ремнем. Павлу исполнилось одиннадцать лет, когда родители за три рубля в месяц отдали его в поводыри слепому деревенскому старику Николе. Со своим нищим спутником и сумой на плече исколесил мальчик сотни верст, не раз с пустым желудком укладывался на ночь где-нибудь под забором. Не раз богатеи травили его собаками, гнали взашей от дубовых ворот, приговаривая, что «окаянный босяк и милостыню-то просить как след не может»… Зато видел Павел и бедняцкое сочувствие. Хоть в иной избе и нечего было подать, но ласковое «не обессудь нас, горемычных, малец» отогревало душу, и вареная картошка с крестьянского стола казалась вкуснее белого хлеба с барской кухни.

Немного позднее ушел подросток на самостоятельные заработки: отбывал поденщину у кулаков, зимой рубил лес, а весной сплавлял его. Конечно, не думал Павел в то время, что работа на уральских реках будет для него началом долгой