— Что?

Я глаза вытаращил. Бабушка меня от двери отодвинула, выходит и спрашивает дев:

— Много ли умерло у вас кошек?

Девы понурились. Говорят, что немало. Пятерых на радугу проводили.

— Кремировали или закопали?

У дев слёзы на глазах. Кремация, отвечают, денег стоит, а они в долгах как в шелках. Решили, что деньги лучше на живых потратить, а трупики в лесополосе похоронили. Серёженька и хоронил.

Бабушка спину выпрямила и говорит:

— Ведите, показывайте. Надо мне этих кошек спросить кое о чём. Коля — некромаг, он их поднимет.

…Возражать прабабушке вообще очень трудно. Когда её переклинивает — почти невозможно. Это просто опасно. Я поначалу и не собирался ей возражать, думал, пускай бабушка развлекается, жизнь ощущает. Но тут смолчать не смог. Да и девы взвились как ошпаренные. Кошек? Поднимать?! Девы кричат, что это жестокое обращение с животными, а они настрадались. Я ору, что это жестокое обращение со мной, надо мной коллеги смеяться будут. Серёженька руки заламывает. Бабушка стоит как утёс в бурном море. Здоровые кошки вокруг носятся. Дым столбом. Соседи в батарею стучат.

В общем, собрались и пошли все вместе.

На улице дождь льёт. Девы отыскали три зонта. Я в машине долго рылся, свой не нашёл, похоже, оставил дома. Плюнул. Вымокну, не растаю. Девы вручили бабушке зонтик, бабушка потянула к себе ясновидящую и идёт, что-то ей на ухо тихо рассказывает. Ульяна с Нелли под вторым зонтом примостились.

Подходит ко мне Серёженька и зонтом меня прикрывает. Руку тянет. Я его на голову выше. Меня смех разобрал. Смотрю на него сверху вниз и улыбаюсь.

А он мне в ответ улыбается — светло так, будто другу.

Нашёл друга!

— Спасибо вам, — говорит, — Коля, за вашу помощь. Я только спросить хотел: неужели мёртвая кошка о чём-то рассказать может?

А у самого глаза в темноте светятся. Ярко светятся, между прочим, как фонарики. Всё лицо озарено. У некоторых жмуров тоже светятся, но не так. От жмуров свет гнилой, а от этого — словно у него внутри головы солнечный день. У меня морозец по коже пошёл и волосы дыбом. Ком в горле сглотнул, отвечаю:

— Живая не может, а вот мёртвая кое о чём и правда ответ даст. Мёртвые обидчиков хорошо помнят. На обидчика даже кошка прямо укажет.

— Обидчиков? А тех, кого любили, мёртвые помнят?

— Иногда помнят. Но ничего хорошего от этого не бывает.

— Даже если очень любили?

— Сильно любили — сильно ревнуют. От ревности могут встать и навестить. Что ж тут хорошего.

— Только от ревности? — спрашивает, смотрит грустно.

— Если без ревности, то любящий в земле хорошо спит, сладко. Со мной ему познакомиться не придётся.

И вот, значит, беседуем мы с Серёженькой о любви и идём под одним зонтом. Хорошо, что улицы пустые. Если б меня кто-то из своих сейчас увидел… Нет, даже подумать страшно.

— Ой, — говорит Серёженька, — а лопату-то мы не взяли. Вернуться за ней?

— Не надо. Так вызову.

Добрались до лесопосадки. Дождь вылился весь, чуть моросит. Кошек Серёженька закопал под большими елями, ели эти сами как зонты. Сыростью пахнет, травой и грибами слегка, хотя какие уж тут грибы… Вдалеке городские огни светятся. Фонари на железнодорожном переезде зелёные, парой, как кошачьи глаза. Ветра нет. Совсем тихо. Я подбираюсь к могилам ближе. Говорю девам, чтоб рты замкнули, не шептались. Они кивают. Вытягиваю руку над землёй, ищу след рытья. Глазами его уже не различить, да и темно, но земля долго помнит…

И тут я понимаю две вещи.

Во-первых, мне не темно, потому что рядом со мной стоит Серёженька, и светятся у него не только глаза. Сияние ровное, мягкое, не слепит и чудесным образом не раздражает.

Во-вторых, я слышу шаги. И это не человеческие шаги.

Мрак! Надо было клички кошек спросить!..

— Кошки! — шепчу я второпях. — Кошки! Кис-кис!

Шаги ближе. Уже холодом веет. Ясновидящая слепа, не чует, но бабушка!.. У меня сердце ёкает. Амулет-то у неё только на два часа. Времени прошло много. Выдохся амулет. Что, если тварь на бабушку кинется?

Мрак и жмуры! Я без оружия!

Встаю. Оттираю Серёженьку в сторону, забираю у него зонт. Зонт можно твари в зубы сунуть. Пригибаюсь. Иду на холод.

Безлунная ночь.

Упырь в полной силе.

Так, что у меня в активе? В активе у меня часы. Спасибо тебе, шеф, да хранят тебя все силы мира. Расстёгиваю часы, спускаю на костяшки пальцев. Механизму при первом ударе конец, да не в нём дело. Часы массивные, с выступами, литые из броневой стали. Были когда-то обшивкой подводной лодки. Шеф по своим каналам спецзаказ делал, всей команде такие подарил. Конечно, от ствола я бы сейчас не отказался, даже пневматика бы сгодилась, но кастет — это уже что-то.

Что ещё?

Куртка из прочной кожи, с заклёпками. Застёгиваю куртку.

Ещё?

Ещё пять мёртвых кошек, знающих, кто повинен в их смерти. Но лопату мы забыли, а могилы Серёженька копал на совесть. Кошки могут не успеть.

Собственно, всё.

Вижу тварь. В траве ползёт. И она меня видит. До сих пор подбиралась со спины к девам, но заметила меня и берёт левее. Это хорошо. Бабушка справа стоит.

Упырь, если не обожрался, двигается как рептилия: очень быстро, но короткими рывками. Уйду от броска — считай, моя взяла. Но уйти надо ещё суметь.

На вдохе — вперёд.

Тварь выпрыгивает вверх. Девы визжат.

Правой рукой — зонтом — в морду. Слева — часами — в висок.

Отпрыгнула. Откатывается, да прямо к девам. Дуры столпились, мешают друг другу! Сейчас когтями получат! Хватаю тварь за ногу, оттягиваю на себя. Мрак! Получил когтями по запястью, манжет не спас. Под когтями у упыря грязь и трупная гниль. Молодец, Коля!

Бью сверху вниз, с размаха, в грудную клетку. Тварь живучая. Кости крушить долго придётся.

Когтями по рукаву — не прорезала. Орёт, клекочет. Бью в зубы. Нижняя челюсть крошится. На верхней осколки клыков. Брыкается, пробует ногами достать. Мне бы отпрыгнуть, да нельзя! Дохнущий упырь кидается на слабого. Вопьётся в дев, крови перехватит. Будет хуже.

Чувствую, когти вцепляются в спину. Совсем другие когти — мелкие, лёгкие.

Кошки! Успели, милые!

Пять мёртвых кошек перепрыгивают через меня. Всё, что у них осталось острого, запускают в ошмётки упырьей плоти. Я встаю. Вдох. Выдох. Ещё секунда, пара секунд, и я всех разом накрою заклятием упокоения.

Упырь подскакивает. Не стряхивая кошек, бросается на меня.

Заклятие срывается.

Падаю.

Чувствую клыки в шее.

…И с диким визгом упырь отлетает, как будто океанской волной снесённый — или великанским пинком. Лохмотья на нём горят, шкура чернеет. Кошки распадаются