Бентли Литтл Запах перезрелой мушмулы

Джонни не любил ночевать в доме своей бабушки.

Она по-прежнему жила в Восточном Лос-Анджелесе, где выросла его мама, но с годами район вокруг ее дома становился только хуже. Заборы и гаражные ворота были разрисованы бандитскими метками краской из баллончика, а по улицам разъезжали низенькие машины, за рулем которых сидели крутые парни с бритыми татуированными головами. Другие его бабушка и дедушка, мама и папа его отца, его американские бабушка и дедушка, жили в Бостоне, и он любил навещать их. По одной причине — они жили далеко, так что визиты к ним являлись отдыхом, семейными делами, куда они летали на самолете, оставались на неделю, виделись с тетями, дядями и двоюродными братьями и развлекались, осматривая достопримечательности. Дом его бабушки и дедушки был полон старых игрушек и игр, в которые он мог играть, и они всегда, каждый раз когда он приезжал, покупали ему новый подарок.

Но его бабушка здесь, в Калифорнии, его мексиканская бабушка, Абуэла,^[1] не планировала ничего особенного на те ночи, когда он оставался у нее. Она просто присматривала за ним, чтобы его родители могли провести некоторое время наедине друг с другом. Хотя она могла испечь ему что-нибудь вкусненькое на десерт, но это, пожалуй, и все.

В ее доме тоже особо заняться было нечем. Это был дом пожилой женщины. Никаких игрушек или игр, не было ни компьютера, ни Вай-Фая. У нее даже не было кабельного, только обычное эфирное телевидение.

Хуже всего было то, что она всегда пыталась заставить Джонни играть с соседскими детьми, Оросками, чья мама была одной из лучших подруг его мамы, когда они учились в начальной школе. Ему не очень нравились эти дети, да и он им особо не нравился, но по настоянию Абуэлы ненадолго приходил к ним домой, общался с их мамой на кухне или занимал сам себя на заднем дворе, отбывая положенное время, прежде чем вернуться к своей бабушке.

Единственный день, когда он и соседские дети оказывались на какое-то время вместе, это когда он оставался ночевать в субботу. Его Абуэла, которая не могла выйти из дома без ходунков и стала ходить в церковь в середине недели, чтобы избежать толпы, настаивала, чтобы он присутствовал на мессе в воскресенье утром. Поэтому она неизменно просила мамину подругу сводить Джонни в церковь вместе с ее семьей.

Вот почему он предпочитал ночевать в пятницу.

Тем не менее, в очередной раз родители привезли его после обеда в субботу, и мама радостно сообщила, что они заедут за ним в воскресенье днем.

— Я не хочу идти на мессу, — сказал он ей наедине, шепотом, чтобы бабушка не услышала. — Абуэла всегда заставляет меня ходить в церковь.

Его мама легонько рассмеялась.

— Все будет хорошо, — сказала она. — Я даже упаковала твой галстук.

— Но…

— Никаких «но», — строго сказал отец.

Итак, на следующее утро ему придется пойти в церковь с Оросками.

Церковь Святой Марии находилась чуть дальше чем в квартале от их дома, и в нескольких минутах ходьбы. Обычно все шестеро шли по улице в парадной одежде, пока не добирались до ступеней церкви Святой Марии, но мистер и миссис Ороско были больны, поэтому они поручили Роберто, своему старшему сыну, позаботиться о том, чтобы его брат, сестра и Джонни благополучно добрались до церкви и обратно. Они доверили ему деньги на чашу для сбора пожертвований, поручив раздать всем по доллару, чтобы каждый из них мог внести свой вклад.

Четверо ребят двинулись по тротуару в сторону церкви Святой Марии. Роберто и Мигель шли впереди, тихо переговариваясь, Джонни держался рядом с Анджелиной позади них, оба молчали, не обращая внимания друг на друга. Они дошли до угла, но вместо того, чтобы перейти улицу и продолжить путь к церкви, Роберто и Мигель повернули налево.

Джонни остановился.

— Эй, куда вы собрались?

Ни один из мальчиков не ответил. Анджелина прошла мимо него, следуя за братьями.

Джонни поспешил, догоняя ее.

— Это не дорога в церковь, — сказал он.

— Мы туда не пойдем, — сообщил ему Роберто.

Он почувствовал вспышку страха, но старался не показывать этого.

— Тогда куда мы идем?

— Увидишь.

Они продолжали идти, пересекли несколько улиц, пока не оказались в районе, где дома были куда менее красивыми. Некоторые из них были предназначены на слом, а другие снесены, оставив после себя пустыри, заполненные мусором. Впереди Джонни увидел еще одного мальчика и девочку, приближающихся с противоположной стороны, оба были одеты в свои лучшие воскресные костюмы. Все шестеро встретились на потрескавшемся тротуаре перед обветшалым оштукатуренным домом с разбитыми окнами и без входной двери. Утро было ясное, но внутри дома было темно и ничего не видно.

Они стояли перед пустым домом, приглушив голоса.

— Он там живет, — сказал Роберто.

— Кто? — спросил Джонни.

— Бог.

— Бог?

— Наш бог.

Очередная вспышка страха пронзила его. Наш бог? Что это значит?

Что бы это не означало, это было неправильно, потому что был только один бог — Бог — и мысль о том, что эти дети поклоняются какому-то другому божеству, живущему по соседству, была за гранью богохульства.

Они, должно быть, дурачатся с ним. Но когда Джонни посмотрел в их лица, то не увидел ничего, кроме полной искренности. Даже новые ребята смотрели на него со спокойной безмятежностью.

Знали ли об этом их родители? Он попытался представить, как отреагирует Абуэла или даже его мама или папа, если они узнают, что он здесь. Он чуть не повернулся и не убежал. Но другие дети уже и так считали его ботаником, и он не хотел давать им дополнительные козыри против него. Он старался, чтобы его голос звучал нормально и спокойно, как будто это был тот тип разговора, который он вел каждый день.

— Я не понимаю, — сказал он. — В этом доме есть бог?

— Наш бог, — повторил Роберто.

Джонни всматривался в одно из разбитых окон, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте.

— Что это значит?

— Нам не нравится бог наших родителей. Вот подумай, тебе нравится тот бог?

— Это Бог, — сказал Джонни. — Все любят Бога. Он любит нас.

— А он знает?

— Он не любит детей, — встрял Мигель. — Вот почему мы создали нашего собственного бога.

Джонни не мог поверить своим ушам.

— Создали своего собственного…

— Он не любит детей, — согласился Роберто. — Он хотел, чтобы один парень убил своего собственного сына.^[2] А эта история с Десятью Заповедями?^[3] Он убивает всех египетских детей.^[4] Всех их! Почему? Что они сделали? Этот парень-фараон убил всех новорожденных еврейских младенцев мужского пола,^[5] что было злом. Бог