Екатерина Боровикова Стальной убийца

Первой моей хозяйкой была Светлана. Или Светка, как называли её на огромной коммунальной кухне. Полная женщина с громовым голосом, пепельными редкими волосами и карими глазами. Она не слишком доверяла соседям, поэтому после готовки уносила всё, по её мнению, ценное из общего пищеблока к себе в комнату. Естественно, меня тоже. Свету нельзя было назвать виртуозным кулинаром — для своей семьи она готовила простые, незамысловатые блюда, поэтому чаще всего я чистил картофель и морковь, резал хлеб и лук, а в особо удачные дни делал кармашки для чеснока в свиной рульке.

Дети изредка брали меня, чтобы наточить карандаши. Я не сопротивлялся и лишь иногда напоминал порезами, что предназначен для взрослых рук. А вот вечно пьяного мужа Светланы не любил — он вскрывал мной консервные банки, что плохо сказывалось на остроте лезвия. Хозяйка точила меня обломком оселка, иногда любовно ошпаривала кипятком и смазывала пахучим подсолнечным маслом.

Однажды Света уехала с детьми в деревню. Тогда я понял, что значит выражение «хорошие руки». Муж хозяйки относился ко мне равнодушно, даже жестоко. Пришлось целую неделю резать хлеб, чесночную колбасу, вскрывать консервы и выковыривать грязь из-под ногтей. За такой мизерный срок успел затупиться, покрыться прогорклым налётом и потускнеть.

В тот знаковый вечер мужчина вернулся домой не один. Ворвался в комнату, окинул помещение бешеным взглядом, запихнул гору грязных носков под кровать и впустил незнакомую женщину.

Честно говоря, она была ему под стать. Такая же помятая. Красное лицо, неаккуратная одежда, бегающий взгляд. Рядом с ней моя Светлана казалась королевой.

Муж хозяйки всё время глупо шутил, гостья с готовностью хихикала. Я лежал на столе и надеялся, что «Килька в томатном соусе» в их меню отсутствует.

Когда рядом поставили бутылку водки, литровую банку томатного сока и гранёные стаканы, я напрягся. И не зря — килька была. Как и «Завтрак туриста». Лезвию грозила беда.

Когда бутылка ополовинилась, муж Светы решил, что больше тянуть не стоит и потащил подругу на семейное ложе. Женщина не сопротивлялась.

Бедная моя, несчастная Светочка! Она ввалилась в комнату, таща тяжёлые сумки, видимо, набитые деревенскими гостинцами. Увидев пьяные тела, полыхающие страстью, уронила ношу. Что-то звякнуло, и под одной из сумок появилась молочная лужа. Любовники, поглощённые друг другом, ничего не замечали.

Света сделала шаг к столу, не глядя, схватила меня, и с рёвом, полным боли и обиды, вонзила лезвие в спину мужа. Потом ещё раз и ещё. И ещё.

Гостья визжала, я видел своё отражение в её расширенных от ужаса глазах. Человеческую плоть кромсать оказалось легко, гораздо легче, чем свинину. Иногда я упирался в кость, тогда Света вытаскивала меня и, немного сменив направление, вновь опускала.

Кровь была горячей. Я чувствовал, как она смывает всю дрянь, которая налипла на мне за эту неделю, и испытывал что-то вроде удовлетворения.

Любовнице досталось всего два удара. Светочка, тяжело дыша, выпустила меня из рук, рухнула на пол и зашлась в рыданиях.

* * *

В хранилище для улик я пролежал довольно долго. Сколько, не могу сказать — там темнота, стабильная температура и тишина. Очень хотелось назад, на кухню, в ловкие руки Светланы. Я скучал по оселку, хотел вонзиться в хлеб или сало. Но понимал, что хозяйке придётся провести в тюрьме много лет, и даже когда она выйдет, меня ей не вернут. А значит, вот эта коробка — пристанище до скончания времён.

Однако заточение в какой-то момент закончилось — чьи-то осторожные руки вытащили меня из ящика, замотали в тряпьё и спрятали под одежду. Я слышал торопливый стук сердца и ощущал тепло кожи. Разговоры, которые неведомый спаситель вёл с другими людьми, не воспринимал — упивался радостью и надеждой на новую жизнь.

Пришёл в себя от порыва холодного ветра. Спаситель тряпки не убирал, поэтому я лишь мог чувствовать, как меня передают из рук в руки.

Снова спрятали за пазухой. Долго куда-то несли, потом трясли в транспорте, затем снова прогулка пешком. Наконец, тряпки размотали, и я увидел своего второго хозяина.

Эх, Света, Света. Видела бы ты, куда привели меня твои эмоции. И стоило рушить жизнь себе, детям, мне из-за пропащего мужичка и незнакомой алкоголички?

Восторженные синие глаза, обведённые чёрным карандашом, честно говоря, напугали. Как и худосочность парня, изображение черепа на майке, стоящие дыбом, словно склеенные сахарным сиропом волосы и огромное количество цепочек на шее.

Знакомство прервали. Приоткрылась дверь, и женский голос с волнением спросил:

— Ярик, ты кушал?

— Кушал, мам. — Ответил хозяин, прикрывая меня какими-то бумагами.

— В комнате убери.

— Ну, ма-а-ам! — Протянул парень.

— И не засиживайся. А то опять первую пару проспишь.

Дверь закрылась. Бумага зашелестела, я вновь увидел глаза.

— Ты! — Прошептал парень, который во времена Светы уже работал бы на заводе, а не сидел на шее у матери. — Ты прекрасен!

Я занервничал. Конечно, сталь отличная, рукоять дубовая, а значит, практически вечная. Но красивым меня нельзя назвать. Лаконичный, строгий кухонный инструмент. Ни инкрустации, ни резьбы. С чего этот глупый мальчишка так радуется?

— Правда, я хотел кого-то более инфернального, но это очень дорого. Денег только на тебя хватило. Но ведь и ты молодец, целых две жертвы на счету. Ведь так, меня не надули?

Естественно, я не ответил. А этот странный человечек взял меня в руки, поднёс лезвие к глазам и прошептал:

— О, да! Я чувствую жажду крови! Мы будем великими — ты и я!

Как можно было принять желание шинковать капусту за жажду крови, не понимаю до сих пор.

* * *

Целых два года я прожил у этого сумасшедшего, который для начала притащил блестящую гадость под названием «стразы» и оклеил всю рукоять. Потом пытался выпилить перочинным ножиком какую-то надпись на лезвии, но коллега, не выдержав позора, сломался, так и не успев представиться. Точил меня Ярик раз в неделю, когда родителей не было дома.

Сначала он просто спал со мной. Под подушкой было тепло и мягко, можно было спокойно упиваться воспоминаниями о прошлом. Потом стал носить в институт, и я, лёжа в рюкзаке, с интересом слушал разговоры его однокашников. Мир сильно изменился, появилось много незнакомых слов, и вообще, жизнь стала суетной и агрессивной.

А однажды какая-то девушка с очень приятным голосом обозвала хозяина «фриком». Что это значит, я не понял, но Ярик с того дня сделался ещё более странным. Например, брал меня в ванную комнату и резал себя, при этом