- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (25) »
этом чуть не разбила зеркало. Шея бабы-яги налилась кровью. Из карманов со звоном выкатились три серебряные монеты и зажигалка.
Наблюдательный Леша заметил зажигалку.
— Смотри, — закричал он, — папина жажигалка! У бабы-яги — папина? Пчмуу?
— А это так… Это ей папа дал поносить. Она отдаст. Ну, баба-яга, уходи… Уходи, а то узнает!
Баба-яга не заставила себя упрашивать. Быстро встав на ноги, она скрылась. Леша был раздираем сомнениями:
— А жажигалка пчмууу?
— Не дай бог поймет, кто изображает бабу-ягу, — шептала Нина Антоновна. — Ну, что мы тогда будем делать?!
*
Через несколько месяцев после описанного случая с зажигалкой у бабы-яги я встретил Нину Антоновну на людной улице. Она внимательно изучала вывески магазинов. — Не знаете ли, — обратилась она ко мне, — где можно достать немного пороха или динамита? — А вам зачем? — Когда Леша расшалится, мы ему говорим, что баба-яга взорвет дом, если он не будет слушаться. Ну, вот приходится делать небольшие взрывы… Пробовали, знаете, обходиться бенгальским огнем, да теперь уж это его не интересует. Привык, знаете ли… И стал требовать, чтобы что-нибудь взрывалось по-настоящему. Отцу обещали в одном месте несколько петард, но не наверное… Словом, без динамита нам не обойтись. — Конечно! Куда уж там, без динамита-то, — вежливо согласился я. — Не такой это ребенок, чтобы его без динамита воспитывать… Очевидно, воспитательный наркотик изживал себя, дойдя до максимального предела дозировки.КИНОЗВЕЗДА
— Мне, значит, самой шестьдесят девятый годок пошел. Ну, оно и видать невооруженным глазом, что я не фифа какая-нибудь, которая себе зачешет из своих и посторонних волос эту прическу, как цельный улей, и бежит каждый вечер на танцпятачок плясать враскорячку… И можете себе представить, я вон в прошлом месяце поссорилась с моим стариком, с которым мы аккурат за две недели до этого отпраздновали золотую свадьбу. А из-за чего ссора началась? Вы не поверите, если я вам скажу: из-за ревности. Ага. Мой сумасшедший приревновал меня к одному кинорежиссеру… Вышло дело, стало быть, вот так. Утречком часов в десять я своему старику говорю: «Следи за картошкой аккуратно, чтобы не переварилась и не выкипела бы вода, а я схожу за хлебом». После этого взяла я деньжат, сумочку взяла… Есть у меня хозяйственная сумочка. Сверху на ней кожзаменитель, он у нас дома третий год воняет, но не вывонялся еще. А внутри она — деревянная. Уголочки даже железные… Нет, крепенькая сумочка… Да-а… И потопала я в булочную, как каждое утро… А у нашей булочной в тот день эти киношники, чтобы они все пропали пропадом, затеяли снимать положение, которое было в семнадцатом году при издыхании царизма. Вы понимаете? Они понаставили около нашей булочной очередь из своих полуартистов человек на двести. И крутят себе картину. Но я-то этого не знаю, правда? Мне на самом деле хлеб нужен! И я смотрю, как люди трутся вдоль стен, а сама соображаю: «Чего же это такое в булочную привезли, что такая прорва народу? Если я теперь стану честно в самый конец хвоста, то мне ничего не достанется: разберут же всё». Тогда я, безусловно, начинаю втираться поближе к магазину. Ну, сноровка к очередям у меня кое-какая есть… И тем более я не вижу, что меня снимают на пленку… Значит, я где в очередь штопором вотрусь, где плечом нажму, кого сумочкой стукну — нет, легонько, конечно… Кому на ногу наступлю… А пока он баюкает наступленную ногу, шипит над нею, я — на его место. А тому, кто теперь передо мною, говорю: — Я извиняюсь, это не вы уронили три рубля? Человек кинется за этими тремями рублями, которых сроду там и не было, а я на его место стану и еще говорю тому, кто передо мною оказался теперь: — Я извиняюсь, вас тут не стояло! Тут я одна была. А ну, подвинься!.. И так-то я скоро довинтилась почти до самой булочной. И спрашиваю там у тех, кто поближе: — Граждане, а за чем черед? Что давать-то будут? Смотрю, они мне не отвечают и даже как-то странно на меня глядят, будто я — психическая… Ну, я думаю, значит, что-нибудь уж такое-растакое привезли к нам в булочную, раз народ темнит это дело… И вдруг из булочной выходит толстенный такой тип, — я ведь нашего заведующего, безусловно, хорошо знаю, — этот в три раза толще и бородища на нем — до самого живота, каких теперь и не бывает. И он заявляет громогласно: — Попрошу расходиться: хлеба сегодня не будет! Тут народ зашумел — все больше бабы, как водится, — кулаками стучат, визжат, воют… И принимаются даже его бить — заведующего. А он, чем бы уйти, только поворачивается под побои спиной и крякает… А я, надо вам сказать, не могу равнодушно смотреть, если где потасовка. Меня за это четыре раза в товарищеском суде срамили и в народный суд тоже водили три раза. И штрафы я платила, и в стенгазету меня лепили это с фотографиями. Я как увидела, что они толстяка-то лупцуют, я, безусловно, сразу включилась в это мероприятие… Только они его бьют по спине, а я зашла со стороны личности и ка-ак ахну сумкой, так у него полбороды сразу отвалилось. Правда, я в пылу тогда не обратила внимания, что борода привязная… А сдвинула сумку к плечу (чтобы ногти освободить) и давай ему корябать лицо. Он как завизжит и обратно — в булочную. Не тут-то было! Я заняла позицию у самых дверей… — Куда? — говорю. — А ну, бабы, наддайте ему еще! Только смотрю — бабы эти, которые только что дрались, смеются теперь… И еще кто-то громовым голосом орет: — Стоп! Довольно! Стали обратно по местам!.. Я оборачиваюсь: кто же это, думаю, команду подает? И нельзя ли и его стукнуть хоть разок? Вижу — солидный такой мужчина и одет хорошо. А у самого рта держит железный кувшин, но без донышка. И через этот кувшин голос у него звучит, как все равно громкоговоритель на площади. И все его слушаются, становятся по местам… Только этот толстяк, которого я так отделала, он говорит уже набекрень ротом — из-за поцарапанности от меня: — Слушайте, тут одна старуха меня на самом деле поцарапала и избила. Нельзя же так! Другой мужчина, который рядом с тем, что при кувшине, — он объясняет: — Да я даже не знаю, откуда она взялась. Это посторонняя старуха. У нас на нее и ведомости нет… А который при кувшине, — он и оказался самый главный — режиссер, — он приказывает: — Зачислить ее немедленно. Она играет лучше вас всех. Я спрашиваю: — Это кто же, например, играет и во что играет? Кувшинник мне отвечает: — Вы играете- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (25) »