Рэй Брэдбери, Генри Каттнер СВЕЧА

При иных обстоятельствах лишь праздное любопытство сподвигло бы Жюля Маркотта задержаться перед витриной скобяной лавки, однако сегодня его душу переполняло леденящее чувство безысходности и гнева. Ничего не оставалось, как только пялиться на блестящие стальные штуковины со стволами и спусковыми крючками и раздумывать, способна ли пуля в самом деле положить конец всем его тревогам.

— Глупости, — буркнул Маркотт своему лохмато-бородатому отражению в стекле.

Пронизывающий ветер гулял по улице и пробирал до костей, парализуя разум; плотно сжатые губы Жюля посинели и дрожали.

В тревожном белом сиянии уличного фонаря на витрине поблескивала беспорядочная груда металлических безделушек, украшений и оружия. Как символично, угрюмо подумал Жюль. Вся его жизнь — такая же свалка никчемного ржавого хлама, пустая и бессмысленная.

Он пригляделся наваленному в кучу старью. Револьверы, фитильные ружья, мушкетоны, люгеры, обрезы дробовиков, дамские пистолетики — чего тут только не было.

— Неплохая штука, — задумчиво пробурчал Маркотт, прищурив тёмные глаза и сгорбив под пальто худые плечи. — Прицелиться как следует — и в яблочко. — Он покачал головой. — И провести остаток жизни в тюрьме? Нет, так не пойдёт. Ничего не исправлю, а себе сделаю только хуже.

Он крепко выругался и уже было отвернулся от витрины, как вдруг заметил нечто необычное. Его темные брови приподнялись на бледном костлявом лице.

В самом центре окна прямо посреди металлического хаоса возвышалась голубая свеча в виде стройной обнажённой фигуры длинноволосой девушки.

Увидев такую диковинку, да еще в столь неподходящем месте, Жюль Маркотт разом позабыл о своих супружеских неурядицах. Некоторое время он любовался ею, недоумевая, зачем это хозяин неряшливой скобяной лавки поместил эту изящную вещицу среди вороха гвоздей и пистолетов.

Свеча выступала на передний план, оставляя оружие в тени. Казалось, она уже горит, пронизывая все пространство; ровное чистое сияние лилось в окно, словно лаская нежным пастельным светом лицо Жюля. Она не была зажжена, но светилась будто изнутри.

От свечи веяло безграничным спокойствием. Фигурка стояла прямо, но поза её казалась расслабленной и умиротворенной. Совершенная невозмутимость лица напоминала о Будде, сидящем на цветке лотоса, и эта безмятежность сулила многое. Отдохновение от забот и… что-то еще. Неуловимо зловещее. Изнутри фигурки исходил и другой свет, недоступный разуму Жюля. Он перевел взгляд на оружие, затем на свечу и снова на оружие.

Даже в эту минуту любопытство взяло верх над всеми иными чувствами. Любопытство и чувство прекрасного. Едва сознавая, что делает, Жюль потянулся к ручке двери. Та повернулась на скрипучих петлях и, впустив его, захлопнулась с жалобным стоном.

Жюль тут же забыл о своей жене Хелен. Перед ним предстало нечто непостижимое, чего хотелось коснуться и, возможно, даже купить. Чудесная свеча заполнила пустоту в его душе. Свеча сулила — как такое возможно? — лучшее решение, чем оружие.

Из мрачных недр магазина в темной нише за прилавком появился хозяин.

Двух столь непохожих людей пришлось бы ещё поискать. Маркотт был высокий, бледный, худощавый брюнет, а этот — пухлый румяный коротышка. Беззубый и носатый, с копной седых волос над большими ушами.

Старик молча приблизился, причмокивая губами, покачивая головой и вытирая руки о грязный рабочий халат, который топорщился на его округлом животе. Среди царящей кругом пыли, ржавчины и теней выглядел он уж слишком беззаботно.

— Так что же, сэр? — спросил он весело. — Сдается мне, вы возьмете либо пистолет, либо свечу!

Он пару раз остро глянул на клиента. Синие глаза толстяка отнюдь не лучились добросердечием, какое он пытался выказать; напротив, в них угадывались настороженность и холод. Жюль сразу невзлюбил этого напористого типа, странноватого и излишне порывистого.

Посетитель медлил с ответом, тщетно подыскивая достойную причину своего вторжения и странного любопытства. Он совсем растерялся.

— Нет, нет, — проговорил он вдруг, запинаясь. — П-пистолет мне не нужен!

— Ну разумеется. — Хозяин подмигнул, качая пальцем. — Конечно, он вам не нужен. С пистолетом слишком много возни. — Толстяк проковылял между прилавками, заваленными гвоздями, дверными ручками и прочими блестящими штуковинами. Тяжело дыша, подошел к окну и осторожно взял голубую свечу пухлыми руками. Затем обернулся к Маркотту и скривился в беззубой ухмылке.

— Раз не хотите пистолет, возьмите свечу. Все мои покупатели выбирают либо пистолет, либо свечу. — Он покачал головой. — В безвыходном положении одни лишь дураки прибегают к помощи оружия.

Он протянул незажженную свечку Жюлю.

— А мудрые люди выбирают её! Держите.

Свеча стояла на круглой увесистой бронзовой подставке с резными узорами в виде головок проказливых эльфов и причудливыми старинными письменами. Схватив её, Жюль тут же ощутил, как тепло уверенности змейкой обвило его руки и проникло в самое нутро. Такое чувство, будто после бушевавшей всю ночь грозы наступил рассвет.

Толстяк кивнул в сторону витрины.

— Дела у меня идут неплохо, — самодовольно заявил он. — Я вовсе не торгую скобяными изделиями для обычных покупателей. Моя клиентура — глупцы и мудрецы. Глупцы попадаются чаще. — Он смачно причмокнул красными губами. — Что же до этой свечи… Стоит вечером зажечь её, — прищурился он, понизив голос, — и она выполнит множество ваших желаний самими разными способами. Как приятными, так и не очень.

Он постучал пальцем по бронзовой подставке.

— Вот письмена…

Маркотт напрасно силился прочесть. Иноземные каракули ни о чем ему не говорили. Он покачал головой.

Хозяин перевел:

«Лишь ступит на порог беда, увидишь свет во мне тогда».

Маркотт напряженно уставился на голубой воск, крепко вцепившись в подставку.

— С чего вы взяли, что у меня беда? — спросил он.

Внезапно по тёмному полу молнией пронесся котенок с молочно-белой шерсткой. Он остановился и принялся играть с полами пальто Маркотта. Не обращая внимания, Жюль слушал хозяина:

— Беда у каждого, кто сюда приходит. Никто еще не купил ни молотка, ни гвоздей, можете мне поверить. Вы, как и прочие, страдаете. Не знаю, в чем ваша проблема, однако она отравляет вам жизнь, и вы хотите выбросить её из головы. Порой приходится что-то уничтожить, и лишь тогда наступает спасительное забвение. А от чего желаете избавиться вы?

Доверия коротышка не вызывал. Маркотт не ответил, но в голове у него отчётливо пронеслось:

«Я хочу убить