несколько дней приводил тысячу доводов, не позволяющих ему именно сейчас покинуть Варшаву, либо утверждал, что наверняка не получит визы, так как паспорт у него очень старый и потрепанный. И посему лучше он отправится в… Наленчов.

Так было и в этом году.

Майское солнышко уже припекало. Метек расположился на удобной скамеечке у берега пруда и с наслаждением подставил лицо ласковым лучам солнца. В гнезде на пруду одна из лебедушек высиживала птенцов. Ее супруг — крупный белый лебедь — плавал вблизи. Остальные стайкой, во главе со старым самцом, переваливаясь с ноги на ногу, с достоинством шествовали по тропинке, огибающей пруд.

Птицы уже давно вели себя настолько беспардонно, что отдыхающим, желали они того или нет, приходилось уступать им дорогу, обходя их по газонам стороной. Вот и сейчас, стоило какой-то парочке чуть зазеваться и вовремя не свернуть с тропинки, как старый самец раскрылатился, воинственно зашипел и, пригнув к земле шею, изготовился к атаке. Девушка первая бросилась наутек, а за ней и парень. А лебеди как ни в чем не бывало проследовали дальше, «своей» тропой.

Адвокат улыбнулся, наблюдая эту сцену. Он хорошо знал всю эту стайку. Каждая птица имела свое имя, а все вместе они были предметом особой заботы дирекции дома отдыха. Избалованные и закормленные, лебеди никого и ничего не боялись.

С блаженным чувством полной отрешенности сидел адвокат на берегу пруда, даже не в состоянии развернуть газету, лежащую на коленях. Лениво размышлял он о том, что сегодня в доме отдыха новый заезд отдыхающих и после обеда ему необходимо заглянуть на «пятачок», произвести смотр пополнения. Не приехал ли кто из знакомых…

А может, среди курортниц он обнаружит что-нибудь интересное? В ресторане, здание которого виднелось на противоположной стороне пруда, рядом с водолечебницей, сегодня обещали на обед вкусную гусятину, натертую чесноком и майораном.

«Наверное, уже жарится? С румяной корочкой… Не слишком жирна…» — мечтал Метек и, взглянув на часы, установил, что через часок можно будет, пожалуй, и отведать ее.

Наконец адвокат раскрыл газету. Взгляд его упал на коротенькую заметку, и в одно мгновение померкло все очарование прекрасного солнечного дня. Улетучились мечты о хорошеньких курортницах и румяной гусятине. Заметка была озаглавлена: «Убийство или самоубийство?»

Немногословное сообщение было для адвоката значительным:

«Два дня назад под мостом Понятовского был обнаружен изуродованный труп мужчины в возрасте около пятидесяти лет. Убитый не имел при себе ни документов, ни денег. Следствием установлено, что погибшим является Влодзимеж Ярецкий, проживавший в Варшаве, улица Запогодная, 24, владелец ремесленного предприятия на улице Хелминской, дом 17.

Всех, кто был свидетелем происшествия или кто может сообщить что-либо по этому поводу, просят явиться лично или позвонить в городское управление милиции, дворец Мостовских, комната 307, либо в ближайшее отделение милиции».

* * *

«Черт бы его побрал, втравил-таки меня в паскудную историю, — возмутился адвокат. — Такая прекрасная погода: солнечно, тепло, — и на тебе, придется возвращаться в Варшаву! Удастся ли второй раз вырваться — неизвестно. А как мне не хотелось принимать этого Ярецкого! Этот Францишек уговорил. Придется завтра утром выезжать».

Как ни огорчен был Рушинский внезапно прерванным отдыхом, он решил все же заглянуть в ресторан и удостовериться, так ли вкусна жареная гусятина, как это рекламировали.

За столиком он встретился еще с одним страстным энтузиастом Наленчова, своим старым приятелем адвокатом Гарошем, который только что приехал из Варшавы.

— Ты читал, Метек, сообщение в сегодняшней газете? — спросил Гарош, после того как закончилось их совещание по поводу меню. — Загадочная история! Следователь рассказывал мне, что они головы ломают над этим происшествием и никак не могут вскрыть причину убийства.

— В газете не исключается и возможность самоубийства.

— Какое там самоубийство! Тело нашли в четыре часа ночи, — Гарошу были известны подробности дела, о которых в газете не сообщалось, — на мостовой под мостом. При нем не обнаружили даже носового платка. Вскрытие показало, что этот человек перед тем не только выпил изрядную порцию водки, но и заглотнул большую дозу снотворного.

— С пьяных глаз он мог свалиться с моста. Немало таких происшествий зафиксировано в истории криминалистики.

— А снотворное?

— Может, он принимал его постоянно? Каждый вечер в одно и то же время. Возможно, это стало у него уже привычкой. Появился как бы условный рефлекс. Вот он и после водки принял. А будучи нетрезвым, вместо одной таблетки хватапул целую пригоршню. На мосту голова у него закружилась, ну и свалился.

— Там высокое ограждение. Самому через него не перевалиться.

— Пусть над всем этим ломает голову милиция. Мне и без того придется расхлебывать кашу, которую этот тип заварил. Я должен прервать отдых и вернуться немедля в Варшаву.

— Почему?

— Это мой клиент. К несчастью, я принял на хранение его завещание и какое-то письмо в милицию.

— Что он пишет в письме?

— Не знаю. Принес его уже запечатанным. Мне не хотелось принимать на хранение, но он очень просил. В конечном счете вопрос был решен начальником. Он принял, а я теперь буду отдуваться.

— Богатый клиент?

— Да, производил впечатление человека с тугой мошной. Предлагал пять тысяч, только бы принял на хранение его письмо в милицию.

— Недурно.

— Удивился, когда я сказал, чтобы деньги он внес в кассу конторы. Чего ради подвергать себя риску, еще отстранят от работы или, того хуже, выставят из адвокатуры.

— Любопытная история с этим запечатанным письмом.

— Завтра передам его в милицию. Может, оно прояснит дело.

— А завещание?

— Он хотел лишить наследства жену. Мне с трудом удалось убедить его не делать этого и оставить причитающуюся ей по закону часть. — Говоря это, Метек несколько отклонился от истины, приписывая себе заслуги, которых в действительности не имел. — Все имущество записал какому-то типу, который спас ему жизнь во время Варшавского восстания.

— И много?

— Ремесленное предприятие — помещения, стайки и другое оборудование, сырье, автомобиль для производственных нужд и даже наличные за уже реализованный товар.

— Думаю, немалое наследство, что-нибудь около миллиона, а то и побольше.

— Что он изготовлял?

— Предметы религиозного культа.

— Ясно! Бедняком, значит, не был. Вероятно, запутался в каких-то темных делах. А может, конкуренты прижали. Почувствовал, что