первый такой договор, — с удовлетворением говорит он, — хорошее начало. Но вы должны сами посмотреть эти облицовочные плиты.
И по заснеженной дороге «Чайка» через несколько минут доставляет нас на виллу директора, где потолки облицованы формалитом под мореный дуб, стены и двери — под клен, совсем не отличимый от натурального, но превосходящий его тем, что не воспламеняется, легко моется, не пылится.
— Наши плиты, — говорит степенный директор, — годятся и для обивки внутренних помещений судов, и для облицовки кухонь, детских садов, школ, магазинов, больниц, мебели… Всего не перечислишь.
И мы тут же попутно узнаем, что сорок пять работниц завода производят в год полмиллиона квадратных метров плит формалита. Из них в этом году двести тысяч квадратных метров формалита были закуплены Советским Союзом. Формалит пошел, между прочим, на облицовку интерьеров московской гостиницы «Россия»… Наш собеседник надеется не только продолжать, но и увеличить его поставку в Советский Союз.
— Это так важно сейчас для Суоми, когда тут растет безработица. Кстати, химическое сырье для этих плит идет в Луумяки от вас…
— Вы понимаете, что я заинтересован в процветании этого предприятия, — говорит по дороге домой Свинхувуд… — Вы уже знаете наш договор. Да, конечно, это добавочная реклама формалиту, который сам, как говорится, не нуждается в рекламе; но она взывает не к низменным чувствам, а к высоким… И пусть прибыли идут на самое чистое из всех дел — на борьбу за мир!
Этот изобретательный финн дальновиден, уж он-то сделает все от него зависящее, чтобы фонд мира в Суоми не иссякал.
А тем временем поспела баня. Мы проходим к примыкающему к бане коровнику, где мерно жуют жвачку восемь коров.
Здесь считают, что баня выпаривает все дурные мысли, в бане беседа откровеннее, от пара и злой добреет, что уж тут говорить о добром. Баня — лучшее угощение и отдых в Суоми. Здесь, в бане Свинхувуда, я узнал, что по средам вечером финское правительство свои заседания начинает с бани; перемежая веселыми побасенками разговор о серьезном, поддавая пару, министры обсуждают без протокола и стенограммы важные государственные вопросы, чтобы позднее, подзакусив уже, запротоколировать решения… (И почему-то такие заседания называются «вечерней правительственной школой». Именно так и сообщают на другой день репортеры, — мол, «в среду в вечерней правительственной школе решено было…»).
И в этот вечер в баньке в Котканиеми беседа, как обычно, начавшись со скромных анекдотов, перешла потом к темам более серьезным. Говорили о скором открытии знаменитого Сайменского канала. По мнению Свинхувуда, он даст толчок к новому потоку советских туристов на финскую землю. Говорили о восстановлении лесов и осушении болот…
— В районе Луумяки есть лесопитомник. Там сеянцы покрывают пластмассовой прозрачной пеленой, и это на два-три года ускоряет рост, — рассказывает Вейкко Свинхувуд, наделяя нас «банной» колбасой, подогретой на «каменке». — Отсюда и были взяты те пятьдесят елочек, которые мы повезли в дар Ленинграду к пятидесятилетию Октября. Ели посажены ветеранами Октябрьских боев. Всенародно, торжественно, у дома, где в 1917 году проходил Шестой съезд партии большевиков, последний съезд, собравшийся нелегально.
И затем, забираясь на полок, Свинхувуд говорит:
— Я думаю, что Михаил Котов (речь идет об ответственном секретаре Советского комитета защиты мира), наверно, нервно вздрагивает, когда слышит, что финны везут подарок. В прошлый раз я привез теленка от лучшей моей коровы… И столько выпало хлопот, чтобы куда-нибудь пристроить его, пока наконец его не взял, сжалившись, какой-то совхоз!..
В роще, обступившей коровник и баню, под ногами похрустывает снег. Голубые звезды мерцают между верхами елей, похожих на гигантские сахарные головы. И еще один человек едет с нами из Луумяки в Хельсинки — дочь Вейкко Свинхувуда… В будущем году она кончает гимназию и мечтает отправиться в Москву, в университет, изучать русский язык и литературу.
Этого хотят и ее родители.
И снова фары вырывают из кромешной тьмы один за другим куски дороги.
Перебирая впечатления этого дня, я мысленно возвращаюсь к ночи под новый, восемнадцатый год, когда Ленин подписал акт о безоговорочном признании независимости Финляндии. Только так можно было «завоевать» душу финского народа.
И, словно подслушав мои мысли, включенный в машине радиоприемник в последних новостях сообщает о речи самого молодого депутата парламента, социал-демократа, писателя Арво Сало.
«Признавая независимость Финляндии, — говорит этот властелин дум финской молодежи, — Ленин исходил из того, что каждая нация должна иметь возможность сама решать свою судьбу, свое будущее. Если мы подумаем о нынешних мировых проблемах, то увидим, насколько современным был образ мышления Ленина…»
Стокгольм — Осло — Хельсинки — Москва 1967—1970.
Стокгольм — Осло — Хельсинки — Москва 1967—1970.