дракон.

Я отворачиваюсь. Будучи слишком подавленной нынешним затруднением в жизни, я не чувствую смущение. Ну и что с того, что он красив? Когда ваша машина разваливается на куски или застреваете на бесперспективной работе, лучшее, на что вы можете надеяться в конце дня, – это поваляться на дерьмовом диванчике, засунутом в крошечный трейлер, и любая красота после такого теряет свой блеск.

Телефон, лежащий на коленях, начинает звонить, и я отвечаю:

— Мам?

— Привет, почему ты еще не дома?

— Я жду, когда за мной заедет Джереми.

— Ты вроде сегодня должна была забрать машину?

Я осторожно вздыхаю, чтобы она не услышала.

— Должна была, пока утром не позвонил механик и не сказал, что дело не только в двигателе. Предстоит еще куча работы. Он целый день составлял список.

— Сколько?

Я зажмуриваюсь.

— Больше четырехсот долларов, и это только за запчасти.

Ее тяжелый вздох разрывает мне сердце, и я радуюсь, что не назвала настоящую цифру.

— Я со всем разберусь, — подчеркиваю я, пытаясь говорить уверенно. — Я уже начала думать, как достать деньги.

— Ты просила у мистера Харриса аванс?

Мы с ней обсуждали эту возможность вчера вечером.

— Ага.

— И?

Меня чуть ли не выворачивает, когда я вспоминаю встречу с боссом в мотеле сегодня днем, как слишком тесная для него рубашка облепляла пузо, как в его грязном офисе воняло остатками бутерброда. Когда я объяснила ему, для чего мне нужен небольшой аванс и насколько мы с семьей зависимы от машины (Маккенна добирается до школы, я – до работы, а мама ездит до Ливингстона по выходным на занятия, чтобы, наконец, стать сертифицированным косметологом), он откинулся на спинку стула, ковыряя зубочисткой между зубами. Походу, пытался избавиться от застрявшего между ними тунца.

— Значит, тебе нужно несколько лишних баксов? — спросил он, пялясь на груди.

Моя униформа – тусклое платье цвета хаки – была бы впору, если бы я не выбрала размер побольше в первый же день работы. Я сделала это, чтобы мистер Харрис не таращился на меня, как будто я – шведский стол, который можно есть.

— Насколько сильно они тебе нужны? — продолжал он, бегая глазами. Его мясистые руки сжались в кулаки. Он хотел раздавить меня как бабочку.

На этом наш разговор закончился.

— Он не может мне его дать, — сообщаю маме, содрогаясь от этого воспоминания. — Но есть и другие варианты...

— Я возьму несколько смен у Лонни, — предлагает она так, явно ненавидя слова, слетающие с ее губ.

Я выпрямляюсь и прижимаю трубку ко рту.

— Нет, мам. Нет. — Я злюсь, злюсь из-за того, что мы оказались в таком положении. — Мы придумаем что-нибудь другое.

Лонни всегда был худшим пороком мамы. Это из-за него она начала много пить, из-за него продала бы душу за бутылку текилы. День, когда она вышвырнула его на улицу, был одним из лучших дней в моей жизни. Я не позволю нам скатиться вниз, когда мы оказались так близко к тому, чтобы окончательно встать на ноги. Мама закончит обучение этим летом, откроет собственный салон и сможет содержать себя и Маккенну без моей помощи. Я буду свободна. Наконец-то.

— Не переживай. Я не хочу, чтобы ты справлялась с этим в одиночку.

Я ковыряю пятнышко грязи на джинсах, в которые каждый день переодеваюсь после смены, скидывая отвратительное рабочее платье. В день, когда уволюсь, я сожгу его в мусорном баке.

— Все в порядке. Правда.

— Когда твой кузен обещал забрать тебя? Уже полдевятого...

— У него вечерняя смена.

— Хорошо. Позвони мне, если он не появится, и я узнаю, сможет ли Нэнси тебя забрать.

Последняя часть ее предложения затухает, когда один из мужчин в костюмах подходит к бару для заказа. Мне не нужно оглядываться, чтобы понять, что это тот самый. Он через два стула от меня – достаточно далеко, чтобы не показаться самонадеянным, но достаточно близко, чтобы намекнуть.

— Ладно, мне пора, — прощаюсь я, уже убирая телефон от уха.

— Люблю тебя, — отвечает мама, прежде чем я вешаю трубку.

Я бросаю телефон на барную стойку, когда мужчина, наконец, начинает говорить.

— Можно мне два пива «Дос Экос» с лаймом и два светлых «Бада»?

От его голоса у меня по спине пробегает теплая дрожь. Тягучий, изысканный и без намека на акцент.

Бармен хмыкает и достает пиво, после чего открывает крышку. Я смотрю налево и вижу, что «костюм», прищурившись, разглядывает мой стакан с вишнями. До меня доходит, что он, вероятно, посчитал, что я несовершеннолетняя.

— Мне тоже «Дос Экос», — выпаливаю я, не подумав. Очевидно, моя гордость стоит тех пяти баксов, в которые мне обойдется пиво, хотя это практически час моей работы. Час чистки туалетов, заправки кроватей и попыток избежать странных пятен, оставленных странными людьми из-за детской импульсивности.

Я не хочу пива, но теперь у меня нет выбора, потому что бармен уже открывает бутылку и тянется за лаймом.

Тихие мотивы кантри-музыки заполняют тишину, повисшую между мной и мужчиной в костюме. Если он собирается что-то предпринять, то сейчас самое время.

Я перестаю дышать, ожидая, что он повернется ко мне и скажет что-нибудь очаровательное. Мне уже приходилось слышать много вступительных реплик от многих мужчин в этом городе, практически все из которых были нежеланны. Любопытно посмотреть, с чего начнет этот парень. Конечно, он станет лучшим. Само собой, он знает, как заставить женщину забыть о проблемах, пусть даже на одну ночь.

Я смотрю на него из-под ресниц. Он снял пиджак и закатал рукава белой рубашки, обнажая мускулистые предплечья. Серебряные часы сверкают в тусклом свете бара. Темно-коричневый ремешок пытается замаскировать их ценность, но я думаю, что они, вероятно, стоят больше, чем автомобиль, который я отчаянно пытаюсь починить. Или дороже самого трейлера, который мама унаследовала от своего отца. (В нем мы прожили всю жизнь).

Эти чертовы часы самый настоящий удар в живот после этого дня, визуальное представление о том, насколько отличается жизнь разных людей.

Пять бутылок пива звякают о барную стойку. Мужчина забирает четыре бутылки и велит бармену добавить мое пиво к их счету. Только это. Ни слова в мою сторону. Он просто предполагает, что я хочу, чтобы он заплатил за мое пиво.

Высокомерный ублюдок.

Если бы я могла себе это позволить, я бы отказалась. Но я молчу. Когда он возвращается к своим друзьям, я перебираю в уме все возможные мотивы, по которым он решил оплатить мою выпивку. Может, это просто из вежливости? Или, может быть, он взглянул на мои джинсы с белой футболкой и пожалел? Что ж, в подмышке есть небольшая