- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (46) »
Вадим Фролов Что к чему…
Мне уже достаточно много лет, и постепенно я начинаю понимать, что к чему. Так, по крайней мере, мне кажется. «Что к чему» – это любимая поговорка дяди Юры. У него интересная фамилия – Ливанский. Папа зовет его «кедр», потом немного помолчит и потом опять говорит: «Эх ты, кедр ливанский». Я думаю, папа любит его, хотя об этом помалкивает, а, наоборот, всегда подсмеивается над своим «кедром». Вообще-то отец моряк, но работает давно в научно-исследовательском институте, и когда я спрашиваю его, что он, капитан первого ранга, делает в этом институте, он хмыкает и говорит: – Вырастешь, Саша, узнаешь. В прошлом году меня отправили в Псковскую область на все лето. Там есть такая деревушка Красики, маленькая – всего тринадцать дворов, и живут в ней какие-то дальние папины родственники, – я так до сих пор и не понял, кем они нам приходятся. Мне было у них совсем неплохо. Только обидно, что папа с мамой отправили меня на все лето, а сами с Нюрочкой уехали к Черному морю. И за все лето я получил от мамы только одну открытку – бронзовая русалка на камне в море. В Ленинград я вернулся перед самым началом учебного года. …Я отмывал с себя, как любила говорить мама, «летнюю безалаберность» и из ванной крикнул: – Батя, а где наши женщины? Папа появился в дверях ванной. Во рту у него торчала трубка, он взялся одной рукой за притолоку, другой потер лоб. – Слушай-ка, – сказал он, – ты вымылся? Ну иди сюда. Он усадил меня за свой письменный стол, а сам стал у меня за спиной. Молчал, молчал, а потом сказал: – Красики вы, Красики… дальняя дорога… Вот что. Мама уехала на гастроли… надолго, а Нюрочка у дяди Юры. Так что пока мы поживем с тобой вдвоем. Что из этого следует? – Железная флотская дисциплина согласно уставу корабельной службы, – ответил я. – Точно. Вопросов нет? – Нет, – сказал я, хотя вопросы у меня на этот раз были. Вообще-то мы и раньше иногда оставались вдвоем – ничего особенного. Только на этот раз я уж очень давно не видел маму – даже соскучился. Но я подумал, что не сто́ит сейчас задавать ему вопросы. Спрошу в другой раз, подумал я. Скоро пошли уроки. Я, как и в прошлом году, ходил в детскую спортивную школу, – мама меня туда определила по совету дяди Юры, который сказал, что у меня длинные ноги и мне, ну, совершенно необходимо заниматься легкой атлетикой. У Кедра ливанского всегда были насчет меня разные планы. Однажды он решил, что у меня чудесная какая-то «пластика», и я чуть не угодил в балетное училище. Спасибо, батя выручил… Папа в эту осень никуда не уезжал. – Надоели мне командировки, – говорил он, – посижу-ка я дома в ватном халате и в теплых шлепанцах. Изредка мы ездили к дяде Юре навещать Нюрочку. Ей там было очень неплохо. «Кедр ливанский» ее баловал, а тетя Люка воспитывала. Нюрочка у них чувствовала себя как дома. А мы с папой жили по-холостяцки. Квартирка у нас приличная, в новом доме – две комнаты с кухней и мусоропроводом. Жить можно. И, несмотря на то, что в доме у нас не было женщин, порядочек у нас был. Как на корабле. Матросский порядочек. Ведь посуду-то мыть несложно, особенно под водогреем, да и посуды-то кот наплакал. В школе у меня все шло нормально, только мне как-то расхотелось острить, и Наташка говорила Оле: – Он стал неинтересный. Как будто я ужасно хотел казаться интересным. Просто… Ну, ладно, все это ерунда на постном масле. Ольга и раньше к нам приходила, а тут просто так зачастила, что житья мне от нее не стало: то посуду не так помыл, то пол не так подмел… Папе она заявила, что мы какие-то «неухоженные» – слово-то какое выкопала! – и что мужчинам обязательно нужна нянька. И батя согласился. – Что мы тебе, грудные младенцы? – Это я спросил. Сострить попытался. Папа не понял и сказал: – Младенцы, Оленька, да еще какие… – И пошел к себе писать. Он очень много писал последнее время и все написанное рвал в мелкие клочки. В общем, Ольга стала здорово надоедать мне своей заботой. Раз я прихожу, а она лежит в передней, а на ней электрический полотер. Это надо же умудриться! Я вспомнил, как однажды в Лисьем Носу она пробовала меня спасать и чуть не утопила. Подвернулся дядя Юра и так шлепнул ее по одному месту! Меня он шлепнул тоже, а Ольга еще орала: – Я бы его все равно спасла, если бы вы не подвернулись! Вот и сейчас мне от ее забот стало тошно, и я сказал: – Не ходи ты к нам. – Хожу и буду, и не твое дело. – Ладно, – сказал я, – приходи, когда меня дома не будет. Она сказала, что я неблагодарный дурак, и действительно перестала приходить. И опять мы остались одни. Через некоторое время папа спросил меня, почему не видно Оли. Ну, я ему рассказал – я вообще не могу ему врать, иногда промолчу, если что-нибудь не так, ну, а уж когда он спросит, я не могу ему врать. Хочу, а не могу. Он не сердился. Он как-то странно посмотрел на меня и сказал: – Одевайся. Я думал, что мы пойдем к Оле, но он повел меня совсем в другую сторону. Мы долго шли по городу через Кировский мост, по набережной Кутузова, мимо знаменитой решетки, потом по Литейному, завернули в какой-то переулок и вышли на улицу Маяковского, зашли в какой-то двор и спустились в подвал, нет – в полуподвальный этаж. Папа позвонил.…Мы прошли в комнату и увидели… Я-то, в первую очередь, увидел корабль под всеми парусами. Он стоял на тумбочке около окна, и паруса его были надуты так, как будто в них и в самом деле дул ветер. – Вот, знакомься, Андреич. Это мое сокровище, – сказал папа и толкнул меня в плечо. У низенького стола в коляске сидел Андреич. Усы у него были желтые, руки очень большие, голова маленькая, одет он был в матросскую тельняшку, а ног у него не было. Я даже не очень удивился: батя любил задавать мне загадки. Андреич на меня не посмотрел. – Как живешь, соломенный вдовец? – спросил он папу. Папа покачал головой. – Эх, ты! Разрюмился, капитан первого ранга… – Он выругался и закашлялся. А папа стоял и качал головой. – Пусть погуляет, – кашляя, сказал Андреич. – Погуляй, Саша, – сказал папа. Я вышел из этого полуподвала во двор, и мне стало обидно. Ну что я, маленький, что ли?.. «Погуляй, Саша»! Во дворе никого не было, я долго сидел на каком-то ящике, а потом вышел батя и позвал меня. – Андреич, ты все же посмотри на мое чадо, – сказал папа. Он сидел почему-то очень красный, и глаза у него блестели. – Ты не настаивай. А то я так посмотрю, что от него мокрого места не останется, – прохрипел старик в колясочке, и у меня по позвоночнику поползли мурашки. А батя усмехнулся и опять подтолкнул меня в
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (46) »