Книга еретиков

Печатается по решению Ученого Совета Русской Христианской гуманитарной Академии

Составление, предисловие и комментарии Д. С. Бирюкова

Ересь и еретики

Определить, что такое «ересь», так же сложно, как и определить, что такое «церковное предание» или что есть догмат. Ересь есть то, что противоположно преданию. На церковное предание же в его догматическом (и не только) аспекте можно указать – исходя из первичности учения о спасении в христианстве, – сказав, что это учение о том, Кто спасает (триадология и христология), кого спасает (экклесиология и антропология) и как спасает (антропология, христология). Причем нужно учитывать, что все эти подвиды «богословских наук», указанные нами в скобках, могут быть отделены друг от друга лишь условно, поскольку каждый из них подразумевает остальные, и вариации в одной области необходимо влекут изменения в другой^[1]. Поэтому, например, ересь пелагианства, т. е. учение о достаточности возможностей человеческой природы для спасения, казалось бы, не имеющая отношения к богословию, – не в меньшей мере ересь, чем остальные.

Христианская религия понимает спасение как обожение и преображение каждой из составляющих человеческой природы. В этом смысле устойчивое ложное мнение о том, что относится к Богу и спасению, т. е. неверное расположение ума, – это не какой-то малозначащий факт, но следствие непреображенной составляющей в человеке (его ума), не поддающейся преображению. Другой вопрос, что христианство знает множество святых, просиявших, например, аскетическими подвигами и не проявивших себя в качестве знатоков или выразителей догматических положений, однако можно сказать, что о правильной догматике в этом случае свидетельствует сама жизнь этих святых, и их ум содержит истинные догматические положения, но – в непроявленном, неформализованном виде, а если бы имела место необходимость в выражении соответствующих положений, то это выражение было бы в согласии с традицией.

Очевидно, что и у нас, в большей или меньшей мере слышавших о христианских догматах, ум не просвещен светом догматической истины в совершенной, а скорее – ив какой-либо существенной мере. Почему же мы не обязательно являемся еретиками? Великий русский церковный историк В. В. Болотов различал догмат, теологумен и частное богословское мнение; эту цепочку, характеризующую меру истинности и авторитетности представлений о Боге и спасении, можно было бы продолжить и поставить на последнем месте богословскую ошибку, а затем ересь. Согласно Болотову, догмат – это богословское утверждение, получившее соборную санкцию Церкви, его истинность является необходимой; теологумен – утверждение, разделяемое одним или множеством отцов Церкви, истинность его лишь вероятна (в зависимости от количества отцов, разделявших данное положение), однако теологумен обладает определенным авторитетом; частное богословское мнение – мнение того или иного человека, не обладающее авторитетностью, которое можно принимать к сведению^[2]. Надо сказать, что это различение между догматами и теологуменами весьма искусственно, поскольку догматические положения, сформулированные на Вселенских и Поместных соборах, были ответами на вызвавшие ожесточенные споры вопросы своего времени и область, так сказать, догматического предания гораздо шире, чем совокупность соборных формулировок^[3] и анафематствований^[4]. Соответственно, если все же иметь в виду указанное различение Болотова, то в узком смысле еретиком является называющий себя христианином человек, отвергающий те или иные соборные положения или анафематствования, в широком же – не признающий положение (-я), составляющее необходимую часть догматического предания (как, например, гностики, которые отрицали благость Бога-Творца); причем к последним не в меньшей мере относится именование еретиков, чем к первым.

Что же стоит за этим непризнанием? Ересь нередко определяют как выбор чего-то одного, одной линии, вместо признания существования целостной картины. Такое понимание отчасти следует уже из этимологии греческого αἳρησις, от которого происходит, в частности, и соответствующее русское слово. Подобное определение ереси имеется, в частности, у о. Сергия Булгакова, который в своей блестящей работе «Трагедия философии» рассматривает философские системы Нового времени как философские ереси. О. Сергий считает, что ересь как сужение взгляда есть следствие рационализации догмата^[5]. Однако сейчас можно скорректировать позицию о. Сергия Булгакова в том смысле, что нередко в учениях, признанных еретическими, просто иной, чем у православных, характер рациональности – имея в виду наблюдения В. М. Лурье, согласно которым у православных и еретиков (в данном случае – монофизитов) имело место различие в плане понимания того, что в осмыслении Воплощения представляется парадоксальным, а что рационально обоснованным^[6].

Это понимание ереси как выбора какой-то одной перспективы вместо целого приводит к тому, что ересь иногда понимается как часть^[7] истины, как это имеет место у Константинопольского патриарха Афинагора (1886 – 1972), который понимает ереси как «истины частичные, урезанные, оказавшиеся иной раз не на месте и притязающие на то, чтобы уловить и заключить в себе неисчерпаемую тайну»^[8]. С этим пониманием можно поспорить, поскольку нельзя сказать, что, например, ересь арианства, согласно которой Христос является созданным, полностью иной природы, чем Отец, и «было, когда Его не было», являет собой выражение «части» истины о Христе; «частичность» в данном случае может выступать характеристикой не самой ереси в отношении к истине, но, очень часто, – расположения ума ересиарха (предводителя еретического сообщества), нередко полемизирующего против какого-либо противоположного перегиба, в случае арианства – Ария, который, настаивая на своем учении, выступал против гностического понимания порождения Сына Отцом как некоего исторжения, а также против того понимания Савеллия, согласно которому Лица Троицы суть различные проявления единого Бога (аналогично в случае с несторианством, монофизитством, пелагианством и др.). Таким образом, путаница здесь возникает из-за очевидности, согласно которой нередко предводители еретических сообществ, настаивая на своем понимании Христа, Троицы, спасения и т. п., несомненно, руководствовались благими побуждениями^[9]. Да и вообще, многие ересиархи были по-человечески очень симпатичными людьми, вели благочестивую, аскетическую жизнь и в чистоте их намерений было бы нелепо сомневаться.

Вместе с тем