Litvek - онлайн библиотека >> Жан Расин >> Драматургия >> Трагедии >> страница 2
жизнь Молосса — это ее сын от Пирра, боится, что Гермиона умертвит его, а вместе с ним и ее самое. В моей трагедии о Молоссе не упоминается: у Андромахи нет другого мужа, кроме Гектора, и другого сына, кроме Астианакса. Мне хотелось, чтобы образ Андромахи соответствовал тому представлению о ней, которое ныне утвердилось у нас. Среди тех, кто слышал когда-либо имя Андромахи, большинство знает ее только как вдову Гектора и мать Астианакса. Никто не подозревает, что она могла иметь другого мужа или другого сына, и сомневаюсь, что слезы Андромахи произвели бы на моих зрителей то впечатление, которое они действительно произвели, если бы она проливала их из-за сына, рожденного не от Гектора.

Правда, мне пришлось продлить жизнь Астианакса на несколько больший срок, чем он прожил на самом деле; но ведь я пишу в стране, где така вольность не может быть плохо принята, ибо, — не говоря уже о том, что Ронсар сделал Астианакса главным героем своей «Франсиады»[10], — кто же у нас не знает, что род наших древних королей возводится именно к сыну Гектора и что, согласно нашим старинным хроникам[11], жизнь юного царевича после разгрома его родной страны была спасена, и он стал основателем нашей монархии!

Насколько смелее, чем я, поступил Еврипид в своей трагедии «Елена»! Он в ней просто опрокидывает верования, общие для всех греков: он исходит из предположения, что Елена вообще не ступала на землю Трои и что после того, как этот город был спален дотла, Менелай нашел свою супругу в Египте, который она за все это время ни разу не покидала. Эта версия основывается на предании, распространенном только среди египтян, о чем можно прочесть у Геродота[12].

Я полагаю, впрочем, что для оправдания допущенной мною небольшой вольности мне нет надобности ссылаться на пример Еврипида, ибо совсем не одно и то же — полностью разрушить самую основу сказания или только изменить в нем некоторые события, которые в каждой новой передаче всегда существенно меняются. Так, если верить большинству поэтов, Ахилл мог быть ранен только в пятку. А у Гомера рана наносится ему в плечо[13], причем автор «Илиады» не считает неуязвимой никакую часть его тела. У Софокла Иокаста умирает[14] сразу же после того, как узнает Эдипа, тогда как Еврипид продлевает ей жизнь[15] вплоть до битвы и гибели обоих ее сыновей. Именно по поводу противоречий такого рода один старинный комментатор[16] Софокла [17] очень удачно замечает, что "отнюдь не следует развлекаться уличением поэтов в изменениях, внесенных ими в старинные предания, лучше постараться вникнуть в то, какое прекрасное употребление они сделали из этих изменений и как изобретательно они сумели приспособить миф к своему сюжету".

Действующие лица

Андромаха, вдова Гектора, пленница Пирра.

Пирр, сын Ахилла, царь Эпира[18].

Орест, сын Агамемнона.

Гермиона, дочь Елены, невеста Пирра.

Пилад, друг Ореста.

Клеона, наперсница Гермионы.

Сефиза, наперсница Андромахи.

Феникс, воспитатель Ахилла и его сына Пирра.

Свита Ореста.

Действие происходит в Бутроте, столице Эпира, в одной из зал царского дворца

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Орест, Пилад.


Орест.

Безмерно счастлив я, что встретился с тобою!

Быть может, я теперь не так гоним судьбою?
Столь милостиво здесь она столкнула нас,
Что мнится — гнев ее теперь чуть-чуть угас.
Кто б мог предположить, что встречу я Пилада,
Что средь моих скорбей мне суждена отрада
И друг, с которым я полгода разлучен,
На Пирровой земле мне будет возвращен!
Пилад.

Я тоже возношу богам благодаренье
За то, что, изменив моих судов движенье
И бурей преградив в Элладу все пути,
Они мне помогли Ореста обрести.
А как я мучился тогда в моем изгнанье!
Как ваши горькие оплакивал страданья!
Как трепетал за вас, мой друг, все эти дни,
Бессильный вам помочь, когда вы там одни!
Я помню, что в своей мучительной печали,
Как избавления, вы гибели искали;
Страшился я, что вы умолите богов
Послать вам смерть в бою, средь полчища врагов...
Но вот вы здесь, живой! И заключить я смею,
Что духом стали вы спокойней и бодрее;
Ваш вид торжественный и праздничный наряд
Не об унынии как будто говорят...
Орест.

Мне приговор судьбы пока еще неведом:
Надеюсь я, но все ж готов и к новым бедам.
Любовь меня ведет. И здесь ищу я ту,
У ног которой смерть иль счастье обрету.
Пилад.

Ах, порабощены вы, как и прежде, страстью,
Все так же вас влечет к несбыточному счастью?
Едва оправившись от пережитых мук,
Хотите вновь попасть вы в безысходный круг? —
Ужель надежда есть, что злая Гермиона,
Отринув в Спарте вас, тут станет благосклонна?
Вы сами, устыдясь своих безумств былых,
Решались, кажется, совсем забыть о них?
Иль это был обман?
Орест.

Нет, сам я был обманут!
Но старые друзья меня корить не станут!
Пилад, ведь от тебя я ничего не скрыл.
Ты видел, как во мне зажегся первый пыл,
Каким отчаяньем я был потом снедаем,
Узнав, что Пирру дочь суровым Менелаем[19]
За подвиги его в награду отдана,
Как стал я странствовать без отдыха и сна,
Страданья тяжкий груз влача с собой повсюду.
Ты следовал, мой друг, за мной. Я не забуду,
Как ты заботлив был, как, преданно любя,
Спасал меня не раз от самого себя!
Когда же понял я, что все мои мученья
Жестокой нипочем и что благоволенье
Пирр у нее снискал, — тут гнев объял меня,
И я, коварную изменницу кляня,
Решил ее забыть навек, бесповоротно.
Я в это верил сам тем более охотно,
Что, вспышку ревности за ненависть приняв
И осудив в ней все: лицо, осанку, нрав,
Почел, что страсть свою я отдал недостойной,
И отбыл в Грецию печальный, но спокойный.
Там в сборе я нашел весь царственный синклит.
Цари, боясь, что вновь опасность им грозит,
Просили помощи. Я к ним примкнул мгновенно,
Надеясь, что война и слава постепенно
Отвагу, мужество и твердость мне вернут
И сердце от былых безумств уберегут.
Увы, Пилад, судьба превратна и сурова:
Чуть вырвавшись из пут, я затянул их снова...
Я слышал, как вокруг роптал ахейский мир...
Твердили стар и млад, что вероломен Пирр,
Что воинским своим он поступился словом, —
Семейство Гектора