Как насчёт слабого приступа ясновидения?
Наверное, было так: вечер, трень-брень — звенит касса, подсчитывает выручку, тишина, и вдруг — визг тормозов, всё летит к чёрту. Резиновые плащи, перехваченные широким ремнём с пряжкой. А на пряжке, разумеется, зигзаг. И он же — на кобуре, на наплечной повязке, на нагрудном кармане. «Пройдёмте?» На два счёта, слаженно, без лишних движений. Они умеют проворачивать такие дела без лишних движений, никто не возмущается, никого нет.
Никогда.
Никого.
Нико…
Шорох за спиной застал его врасплох. Ещё секунду назад он был уверен, что улица совершенно пуста, но это, разумеется, была иллюзия. Траум наблюдал за ним сквозь слепые, зашторенные окна, и взгляд его не сулил ничего хорошего.
Так-так.
Он обернулся, ожидая увидеть чёрный фургон внутренней службы, но обнаружил лишь одинокого велосипедиста, притормозившего у кирпичного входа в подвал-бомбоубежище. Синий блестящий дождевик скрадывал очертания фигуры. Велосипедист чего-то ждал, и Хаген ждал тоже, ничего другого просто не оставалось.
Наконец мелькнула белая рука, откинула с лица капюшон, и оказалось, что велосипедист вовсе даже женщина, щупловатая, с интересным, но бесцветным лицом, вобравшим в себя усталость нескольких бессонных ночей подряд. Типичная работница, не «боевая подруга», но «наша славная помощница», это уж без сомнения. Шапочка тёмных волос слегка растрепалась, но именно эта взлохмаченность вызывала симпатию, делая лицо женщины милее и проще. И моложе, хотя в Трауме с его загадочным течением времени сравнение возрастов казалось неуместным.
— Магазин закрылся, насовсем. Что вы хотели?
В её голосе звучала тревога.
— Я бы хотел увидеть хозяина, Штумме.
— Его нет, — быстро ответила она, всматриваясь в лицо Хагена, словно пытаясь выучить его наизусть. — Он на Фабрике, и вернётся через два дня. Он работает посменно.
«На какой…» — хотел было спросить он, но в последний момент удержался, потому что ответ был очевиден: Фабрика здесь была только одна, остальные производственные комплексы именовались заводами.
— Очень жаль. Мне крайне необходимо встретиться с ним. Вы знаете его код?
— Вы не сможете с ним связаться, пока он там, связь блокирована.
— Ах, да.
«Глупо, — подумал он с досадой. — Ну, до чего же глупо. Ляпаю ошибки одну за другой. Неудивительно, что мне не везёт. Тупик, и что теперь? Как поступают в таких случаях? Связаться с Инженером? Сказать: «Здравствуйте, я совершенно потерялся и не знаю, как поступить. И ещё — заберите меня, прошу вас, я вне игры. Пожалуйста, Боже, Боже, как я хочу домой…»
— Вы расстроились.
Женщина подошла ближе, ведя велосипед за руль, осторожно, как будто с опаской. Впрочем, это могло быть обычной манерой поведения.
— Вы тоже из «Кроненверк», — она кивнула на эмблему, вытисненную на рукаве куртки. — К нему уже приходили, двое. Всегда по двое. И всегда под вечер.
— Я хотел переговорить о личном.
— О личном? — замешательство на её лице говорило о многом. — Вы знакомы?
— Не совсем, — сказал Хаген. Он чувствовал усталость и опустошённость — так подействовало разочарование. — Вы не знаете, как добраться до Фабрики? Здесь ходит какой-нибудь автобус?
— Вам придётся долго ждать, — она покачала головой, возражая то ли ему, то ли себе. — Слишком долго. Но вы можете взять его велосипед, на самом деле здесь недалеко. Пойдёмте, я открою.
Завернув за угол магазина, она достала из складок дождевика огромный железный ключ и с натугой открыла неприметную дверь, выкрашенную под цвет стены.
— Сейчас.
Позвякав чем-то внутри, она выкатила старенький велосипед со вмятиной на раме, деловито постучала носком ботинка по покрышкам.
— Я буду здесь, но если вы припозднитесь, просто оставьте его снаружи, можно даже у входа. Сомневаюсь, что он кому-нибудь приглянется.
— Спасибо. Вы… очень добры.
Она невесело улыбнулась.
— Боюсь, вас ждёт разочарование. Он очень изменился и вряд ли сможет вам помочь.
— Речь пойдёт не о музыкальных инструментах.
— Да? Ну что ж, надеюсь, вам удастся встретиться. Или нет. В любом случае, буду благодарна, если вы оставите велосипед здесь, когда вернётесь. Если вернётесь.
— Я вернусь, — пообещал Хаген. Это уже начинало входить в привычку.
***
Первые корпуса Фабрики появились ещё до того, как он успел устать. Стандартные штамповки из стекла и бетона, похожие на россыпь детских кубиков, а между ними — причудливые круглокупольные сооружения: тронь — упадёт, длинношеие прожекторы и смотровые вышки, а ещё пожарно-красные трубы и воланы охладительных башен расположенной неподалёку теплостанции.
Если верить обновлению реестра, Штумме числился в отделе модификации поведения одного из «чистых» подразделений Фабрики. В некотором смысле, ему повезло. Напротив его имени стояли пять звёзд пригодности, а значит, в ближайшее время обработка ему не грозила.
«Мне снится сон».
Он всё сильнее нажимал на педали, по-прежнему не ощущая усталости. В просветы грозового неба выглядывало солнце, яркое и белое, целясь в угол глаза.
«Я и есть сон. Это небо, это солнце, жесткая пластиковая трава. Я потерял направление. Заблудился. Я опять допустил ошибку, снова, раз за разом, мне не нужно быть здесь».
Вот путь в один конец, и впереди цель — безжалостное типовое здание, похожее на больницу, люди в резиновых костюмах и полная ясность. Им даже не придётся задавать вопросы, достаточно короткого взгляда, чтобы уловить различие. У этих людей встроенный радар, вместо эмоций — особое чутьё, позволяющее отлавливать инакомыслящих. Чутьё или навык — неважно. Важно то, что его практически невозможно обойти. Они вооружены, а что есть у него? Всё то же волшебное, греющее душу «ничего».
Но было кое-что кроме — карта техника, старшего техника, и он убедился в её могуществе, когда всё-таки прибыл в то место, о котором думал с болезненным любопытством и подсасывающим нетерпением.
— Мы рады вас видеть, герр Хаген! — прощебетала девочка-администратор в серебристом облегающем комбинезоне всё с той же зигзагообразной эмблемой «Кроненверк». Операторы шутили, что в верхах уже