Григорий Соломонович Глазов,  Эдуард Исаакович Ростовцев Частное поручение

Пригодницька

повiсть

РАДЯНСЬКИЙ ПИСЬМЕННИК

КИЇВ — 1959

Глава I УСЛОВНЫЙ РЕФЛЕКС

Горы здесь начинаются незаметно. Сначала земля, обвитая разнотравьем, собирается в складки. Дальше на запад они переходят в холмы, на которые взбегают тонкие, редкие елочки и березки. Но когда, стоя на таком холме, внезапно поднимешь глаза — перед тобой предстанет зеленая громада гор. Зеленая, потому что густой чистый лес, словно сбежав с равнины, ринулся в горы, но так и застыл на них — не сумел сдвинуться с места, чтобы перевалить хребты и спуститься в другую долину.

Так и стоят Карпаты в этом зеленом плену смоляных благовоний.

С давних пор люди, защищая себя, проводили границы своих земель вдоль естественных рубежей — рек. Но в этих местах реки капризны, вопреки человеческим желаниям, текут они в разные стороны. Природе безразлично, что где-то здесь пролегла государственная граница: река пересекла ее и катит свои мутные, обильные во время наводнения воды через рубеж двух государств.

В этом году наводнение было особенно сильным, вода залила поймы, которых вот уже много лет не достигала. Но сейчас был июль, река давно утихомирилась, и в пойме люди косили траву. Прислушиваясь к звонкоголосым взмахам кос и вдыхая сочные ароматы свежескошенной травы, старший сержант Стопачинского линейного пункта железнодорожной милиции Мирон Иванцов вышел из поселка Рощи и направился по дороге в Стопачи: с восьми утра он заступал на дежурство по станции.

Привычные пять километров от родного села до Стопачей Иванцов любил пройти не спеша, свернув по дороге на просеку, где живут веселые лесорубы-сезонники.

Первым сегодняшним спутником Мирона оказался худой небритый мужичонка. Он лениво подгонял мосластую лошадку, запряженную в скрипучую фуру.

Поравнявшись, Иванцов неодобрительно посмотрел на колесо, вилявшее из стороны в сторону, потом на сонное лицо ездового и заметил:

— Ты бы новую втулку поставил, кавалерист. Смотри, вон — колесо, словно кум с крестин — то влево, то вправо...

— А ты откуда такой хозяин взялся! — огрызнулся ездовой, — Ты лучше нашему председателю скажи, коль такой умный, а то у него скоро весь колхоз на обе ноги захромает. А мне что — я здесь человек новый. — Стеганув лошадку обмызганным кнутовищем, он лихо присвистнул и, взглянув на Иванцова, скрылся за поворотом.

Чуть погодя далеко впереди старший сержант заметил пешехода.

Мирон загадал, как когда-то в детстве, — если до перекрестка догонит человека, значит, в это воскресенье ему дежурить не придется.

Он пошел быстрее. Увидев сержанта, путник приподнял старенькую замусоленную шляпу и поклонился.

— Здравствуй, дедушка, здравствуй, — отозвался Мирон, довольный тем, что догнал-таки его еще до загаданного места. — Куда направляешься?

Спутник что-то промычал и показал грязной рукой на рот.

«Немой, бедняга», — сочувственно посмотрел Иванцов на заношенную одежду прохожего: засаленный кептарь^[1]; полотняные рваные штаны с щедро разбросанными заплатами, поспешно прихваченными широкими стежками; стоптанные постоли^[2].

«Вот бродит себе человек. Это тебе не колесо на фуре. Человек. Его бы и к делу привлечь... А хозяйки у него, пожалуй, нет…», — подумал Мирон, глядя на широкую белую латку, кое-как прикрывавшую прореху на полупустых саквах^[3].

— Ты что же, милостыню просишь, дед? — поинтересовался Иванцов.

Но тот снова что-то промычал и бессмысленно улыбнулся, показав на гнилозубый рот, заросший грязными усами. Потом показал на уши.

«Глухонемой. Вот как!» — догадался старший сержант. Махнув рукой на такого собеседника, Мирон свернул на широкую тропу, протоптанную к небольшой лесопилке на каменистой площадке горы. Любитель поболтать с прохожими, Мирон был сейчас раздосадован: один на хромой фуре попался, черт сварливый; другой — глухонемой.

Иванцов быстро шел вверх, перепрыгивая корневища, выпирающие из земли.

— Эге-ге-гей! Мирон! Неси табак! — закричали сверху рабочие, заметив знакомую фигуру старшего сержанта.

— А что делать будете, когда курить брошу? Мох сушить?

На лесопилке раздался смех, приглушенный звуком циркулярной пилы.

— Эй, Левка, выключи рубильник, Мирон новости принес! — скомандовал кто-то.

Пила замолчала.

Иванцов взбежал на площадку, схватил ветку пихты, сбил ею пыль с сапог, потом поздоровался со всеми за руку и достал папиросы. Пачка «Прибоя» таяла на глазах, но так уж было заведено: пусть у каждого было свое курево, но одну пачку Иванцов приносил сюда на общий раскур, когда утром шел на дежурство, и здесь к этому уже привыкли.

Время за разговорами прошло незаметно. Иванцов взглянул на большие, плоские часы и заторопился. Он опаздывал.

— Ладно, парни. До следующего раза. — Мирон соскочил с верстака, стряхнул стружки с брюк и, одернув гимнастерку, начал прощаться.

— А к лесорубам заглянешь? — спросил кто-то. — Там новенькая табельщица, Мирон!

— Некогда, ребята, — улыбнулся старший сержант. — Пойду через гору.

— Смотри, чтоб не прибило. Бревно не разбирает, кто ты: из милиции или простой смертный, — напутствовали в шутку рабочие.

— Ничего, я зоркий, — отозвался Мирон уже на ходу.

Хотя предупреждение друзей и звучало, как шутка, Мирон знал, что в нем заключалось серьезное предостережение. Дело в том, что с горы, через которую он собирался идти, спускался деревянный желоб, по которому сверху, вдогонку друг за другом, неслись к реке на сплав тяжелые сырые бревна. Ходить через гору было запрещено, поскольку в желобе часто образовывался затор, и тогда многопудовые буковые и сосновые стволы с грохотом вылетали, словно спички, из деревянного русла и, устремляясь по склону, сметали все на своем пути.

Проселок, которым Мирон вышел из своего села, огибал гору подковой, Иванцов же пошел напрямик. От быстрой ходьбы гимнастерка покрылась темными пятнами, но он уже слышал шум от летевших по ту сторону горы бревен.

Запыхавшись, Мирон поднялся наверх и осторожно перелез через колючую проволоку, ограждавшую опасный участок. Внизу, сквозь редкие ели уже виднелись пристанционные постройки и маленькие фигурки людей.

Иванцов закурил, глубоко затянулся и широким шагом направился вниз, периодически поглядывая на пролетавшие мимо него по желобу колоды.

Пройдя песчаную просеку, он вдруг