древнееврей­ского, армянского и т. д. Еще Сервантес пародийно пользуется этим приемом в «Дон-Кихоте», ссылаясь на вымышленного арабского исто­рика Сида Ахмета Бен-инхали.

Но автор «Селестины» имел особое основание скрывать свое имя. Сатирические выпады против духовенства и аристократии, не слишком почтительные отзывы о церковном суде «святейшей» инкви­зиции могли вызвать весьма серьезные неприятности. Знаменательно, что и другой шедевр испанской литературы, появившийся через пол­столетия, первая плутовская повесть «Ласарильо с Тормеса», по сати­рическому своему духу прямое продолжение «Селестины», также вышла анонимно. Автор ее до сих пор не раскрыт, хотя есть все осно­вания считать, что это произведение было создано в кругах гуманистов «вольнодумцев», опасавшихся преследований инквизиции.

Успех «Селестины» был скандальным событием в глазах духовен­ства. Все подражания, продолжения и переложения «Селестины» (а они составили целую линию в испанской литературе XVI века) были вне­сены инквизицией в списки запрещенных книг. А в конце XVIII века, когда возродился интерес к этому замечательному произведению, ду­ховенство наконец добилось запрещения и самой «Селестины».

На фоне литературы своего времени смелость мыслей «Селестины» исключительна. И этим можно объяснить, что Рохас остался автором единственного произведения. Соображения Р. Фульше-Дельбоска о том, что такой шедевр не мог быть творением никому не известного бакалавра, теперь уже звучат неубедительно.

Большинство исследователей не придает значения указаниям «письма» о предшественнике Рохаса, авторе первого действия. Про­славленные поэты XV века Хуан де Мена и Родриго Кота названы здесь, вероятно, с целью заинтриговать читателя, а не с тем, чтобы дать ему точный адрес. Проза Мены, «повелителя кастильских поэтов», была весьма жалкой. Более правдоподобно указание на Родриго Кота, хотя нет сведений о том, чтобы этот^[1] поэт пробовал свои силы и в прозе. К тому же выдержанность замысла, языка и характеров «Селе­стины», особенно в первоначальных шестнадцати действиях, дает осно­вание считать эту драму созданием одного лица. Роль анонимного творца первого действия (если таковой существовал) может быть све­дена самое большее к тому, что он «внушил» ведущую идею и стиль автору всей «Селестины», как полагает испанский литературовед Р. Менендес Пидаль в одной из последних работ. Добавленные в из­даниях 1502 года пять действий и вставки не всегда стоят на уровне первоначального текста — в них больше риторики и длиннот, но и это не опровергает авторского единства, так как подобная неравноценность продолжений — явление нередкое в истории литературы.

III

He только вопрос об авторстве, но и год создания «Селестины» не до конца выяснен, и исследователи спорят о том, относятся ли слова о взятии Гранады — единственное указание на современное собы­тие в тексте драмы — к недавнему прошлому или к ближайшему буду­щему. Во всяком случае, очевидно, что для Рохаса и его современ­ников — это факт длительного настоящего. Несомненно, что «Селестина» написана и впервые опубликована в последнем десятилетии XV века.

Это десятилетие — важнейший период в истории становления на­циональной культуры Испании.

1492 год отмечен в истории Испании многими знаменательными событиями. В этом году завершается многовековой процесс рекон­кисты — отвоевания испанских земель у арабов, покоривших Испа­нию в VIII веке. Незадолго до этого, благодаря браку Исабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, два крупнейших королевства на Пиренейском полуострове объединились под властью «католической четы». Воцарению Исабеллы предшествовала ожесточенная борьба за власть с Хуаной Бельтранехой — последняя война из почти беспре­рывных династических распрей XV века. Свое вступление на пре­стол Исабелла ознаменовала жестокой расправой с аристократической верхушкой, поддержавшей ее соперницу. Многие родовые замки были разрушены, а их владельцы высланы за пределы Испании или казнены. В борьбе со своевольной знатью Исабелла опиралась на города, «которые уже в XIV столетии... представляли самую могу­щественную часть кортесов»

Завершение формирования испанского абсолютизма и «умиротво­рение» страны позволило нанести решительный удар по последнему оплоту арабов на полуострове — в 1492 году была взята Гранада. «Объединение Кастилии, Арагона и Гранады создало материальную основу испанской монархии»^[2], основу ее европейского и мирового влияния.

В 1492 году в военном лагере под Гранадой Исабелла дает аудиен­цию Христофору Колумбу, и в этом же 1492 году его экспедиция открывает для Испании Новый свет. Начинается эра заморской экспансии.

Экономической базой для внутренней и внешней политики «като­лической четы» явился расцвет испанских городов, связанный прежде всего с развитием ремесел. Севилья, Кордова, Барселона, Толедо и другие города славятся в XV веке замечательными мастерами керамики, ювелирами, ткачами, кожевниками, оружейниками. Растет население городов и их благоустройство, крепнут цеховые организации ремесленников, а союзы вооруженных горожан, так называемые «эрмандады», представляют внушительную военную силу. Развивается торговля и экспорт за границу, причем Испания выступает как круп­ный поставщик шерсти, железа, вина, оливкового масла, кож и других товаров.

Но неразумная, деспотическая внутренняя политика испанских королей, мелочная регламентация деятельности цехов, покровительство одним отраслям хозяйства (например, скотоводству) за счет других — расшатывали основы испанской экономики. Авантюрная внешняя по­литика требовала между тем непрерывного притока новых средств. Они выкачивались любыми способами. Увеличение налогов, преследо­вания и конфискация имущества у иноверцев (в руках которых были сосредоточены значительные богатства), монополизирование короной ряда отраслей торговли — все эти меры временно пополняли казну, но расстраивали экономику страны. В 1492 году указом об изгнании евреев начинается «очищение» христианской Испании, которое завер­шается в 1609—1610 годах изгнанием пятисот тысяч морисков. Ткац­кая промышленность, где работали преимущественно мориски, после этого захирела.

Наметившийся во второй половине XV века расцвет городов оказался недолговечным. Уже в начале следующего столетия, при Карле V, у городов были отняты старинные права, хотя при вступле­нии на престол Карлу V еще пришлось выслушать от кортесов, что «король есть только слуга нации на