на юг, на восток и север, куда глаза глядели. А так как под его огромными и очень зоркими глазами почти потерялся маленький, но чрезвычайно любопытный нос, он, ведомый им, порой так и шел ни строго на север, или ни точно на восток, а где-то между, что почиталось несколько неприличным. Это была одна из немногих прелестей изгнания, но что она стоила, если он был один? Он открыл новые земли, новые места, где подземные духи выкинули проигранные друг другу блестящие камешки, которые резали даже кость, на поверхность, нашел места, где вонючая земная моча, которую белые, на которых он охотился, зачем-то собирали в прозрачные сосуды и восторженно цокали языком, так вот, где моча земли текла прямо по земле, в целом, время провел не зря. Да и белые оказались, признавал он, вкуснее тех, на кого обычно охотилось его племя.

Маронге очень торопился — он должен был вернуться к селению в тот же день, когда был изгнан, в день, что идет перед ночью черного неба, когда Белый Череп, рассердясь, прятался за облаками совсем, отчего злые духи вообще теряли всякий стыд и порядочные люди зачастую терпели весьма серьезные неприятности. Разумеется, заявись он в селение ночью, его бы тут же убили и выкинули в реку, что было совершенно правильным — в такое время если кто и являлся в селение, то уж точно не человек, а только злой дух, своровавший его тело и оттого ставший уязвимым. Он был слишком далеко от дома, когда срок стал поджимать, а потому спешил все сильнее, иначе пришлось бы ждать еще тридцать лун. Тащится такой ночью по джунглям он не хотел — с него хватило воспоминаний о той ночи, когда вождь его выгнал. Как раз в ночь черного неба. Суровый поступок. Но очень запоминающийся. Следовательно, разумный. Нет, есть вождя следует повременить, пока его дух и разум не станут столь же сильными. Потом таких ночей было много, и он, можно даже сказать, чуть пообвык, но почуяв приближение срока, снова стал относиться к таким ночам с опаской.

Он спешил, как мог. С собой он нес вяленую змею, так как на охоту не было времени и самые ценные свои тсанты, головы белых любителей мочи. Кому нужна моча, кроме как для того, чтобы заправлять ей плошки? Да и то только в деревне, в джунглях запах такого светильника выдал бы человека с головой. Может, белые вообще не люди? На вкус, конечно, хороши, но мало ли? Помнится, вождь и шаман долго изучали пойманного первым белого человека — постепенно снимая с него кожу и исследуя внутренности, при этом тот орал так, словно понятия не имел о том, как должно вести себя воину. Посовещавшись, они пришли к выводу, что это, все же, человек, после чего объявили племени о том, что его дозволено употреблять в пищу. А так как попадался он редко, то тсантса белого ценилась очень и очень высоко.

…Тсантсы белых, выделанных до размера среднего яблока, Маронге повесил на пояс, но пояс кончился, а тсантсы нет, так что пришлось еще накинуть крест-накрест два ремня через плечи и увешать их тоже. Тоже не помогло. Оставшиеся он сложил в мешок, который пристроил за спиной. Помимо этого нес он с собой обсидиановый нож, духовую трубку, с него ростом, коробку со стрелами, крупицы ядов, которые следовало разводить с водой и кровью для получения нового яда для стрел и упомянутую змеятину.

Маронге мечтал добраться до первого дерева с воином, хранившим покой деревни по ночам с наступлением темноты, а в деревню, как и следовало, прийти уже с рассветом, сначала дав себя осмотреть охраннику, а затем — шаману. Но все пошло не так. По пути он, явно чем-то прогневав злых духов, напоролся на пятнистую кошку. Убивать ее он не мог — в еду она не годилась, а шкуру он выделать или унести не имел времени и сил. Следовательно, пришлось уговаривать эту кошку, да еще и с котятами, пропустить его, Маронге, через ее тропу и убедить ее, что ничего дурного он не затевает. Маронге не боялся кошки, не было случая, чтобы человек его племени не нашел бы с ними общий язык, но злить ее без нужды не стоило — в конце концов, соглашение с ними тоже когда-то заняло массу времени и нарушать его ни люди, ни кошки не стремились. Но кошка с котятами бывает весьма вздорной, а потому на ее уговоры времени идет больше, чем на ее хозяина, который, как и должно мужчине, требует лишь должного уважения и его демонстрации, после чего позволяет пройти. Нет, пятнистая баба куда хуже — котята сбивают ее с толку, а потому он опаздывал. Ну, если ночью перед рассветом дойти до дерева с охранником, но к нему не подходить, а остановиться на расстояние выстрела из трубки, то его, хоть и заметят, но убивать не станут. Жаль. Костер разводить он права потерял, придется сидеть ночь, что накануне дня возвращения, без огня. Чем он мог разозлить духов? Он пробежался по памяти, как по бусинкам и вспомнил — точно! Пять лун назад он, спросонок и не евши сутки, сорвал с ветки обе ягоды. В смысле, там росли две, но брать-то человеку разумному позволено только одну! «Дурак, дурак, дурак, тур-тур-тур!» — Обругал себя Маронге вслух и поблагодарил духов за то, что ограничились кошкой с котятами. Могли бы ведь и наслать Змея, того, что ростом в десять Маронге, а встреча с ним — верная смерть, просто потому, что остается только лечь поудобнее, скинуть все, что Змею помешает и ждать, пока он тебя съест. Убивать Змея?! Тому, кто бы это сделал, места на земле больше бы не нашлось. Шаман взял бы глиняную куколку, дав ей имя этого грязного человека и разбил, запретив впредь считаться как человеком, так и зверем, как растением, так и птицей. Вот так-то. Это вам не медленное дробление костей, начинающееся, по всем канонам, с пальцев ног и кончающееся первым шейным позвонком. О таком мечтать будешь! Никто! Вообще — никто! Ведь шаман не может объявить человека духом, пусть даже злым — это не в его власти. Но зато они придут точно и заберут с собой. Ты же никто. Тебя вообще нет. Нет ни покровителя, того самого змея, мудрого, как сама жизнь, ни рода, ни племени. Куда тебя еще девать-то? Только в духи. Единственный способ остаться после убийства Змея человеком и не оказаться никем, был один — оказаться безумным. Но таких племя держало взаперти, никогда не пуская в лес, соображая, что те способны натворить, чего угодно — от обрывания недозрелых плодов, до разорения муравейника полностью, а не для достаточного разорения для добычи муравьев, от охоты на своих соплеменников (это бы еще ладно, что взять с человека без ума!), до убийства матки зверя в момент кормления или родов. А вот это уже беда. А таких бед безумец способен натворить столько, что потом добрые духи просто отвернутся от племени — понять-то они поймут, что этот человек безумен, но простить — вряд ли. И это тоже правильно — кто виноват, что вы не уследили за своим безумцем? И не