безлюден, там не живут даже бомжи и наркоманы. Даже сатанисты там не собираются.

— Боятся? — Полушутя, спросил и второй, наконец, получивший имя, коп.

— Не знают, где вход. Он был скрыт. Тут и так до черта всяких мест, куда не то, что коп, собака хера не совала, чтобы искать то, не знаю, что. Будет весело, Янсен. Не надо стараться его задержать, если только он не спит или не пьян. Это самоубийство. Как только увидим его — если он там — стреляем на поражение. Кричать без толку, он, как я понимаю из бреда негров, не говорит ни на одном из языков города.

— Ясно. Боишься?

— Пока да. «Пока» — это потому, что, если мы и дальше будем лажать, башкой тронешься. А тогда будет нестрашно, — с этими словами Реджинальд исчез прямо посреди холмистой почвы чуть выше берега.

— Мужик, ты где? — Встревоженно спросил Янсен вполголоса.

— Включай ПНВ. Фонарики исключены. И молчи. Чтобы не увидел. Говорить будем или над трупом, или над задержанным. Учти. Его еще надо незаметно доставить в лодку. Если с ним, или его телом, напоремся на местных негров, особенно, гаитян, — нам попросту пиздец. Все. Работаем.

И два смелых человека, два действительно смелых и порядочных человека нырнули в дыру, в которой, скорее всего, обитал нелюдь, словно последний, мерзкий, прощальный плевок времен дикости и безумия, чудом угодивший в цивилизованный мир.

Маронге не спалось. Он задумчиво смотрел на свою духовую трубку, затем на тсантсы, новые и старые, готовые и проходившие обработку, в общем, скорее, благодушествовал. Ночь Черного Неба царила над деревней белых, а оттого он привычно сел дома. Он помнил, чем кончаются порой такие ночи.

…Никогда еще Реджинальд и Янсен не двигались так тихо и осторожно, глядя под ноги и перед собой, чтобы ненароком не наступить на что-то, или не споткнуться, или не поймать какой-нибудь подарок от ублюдочного мелкого выродка. Тише. Еще тише. Ткань одежды не шуршала, обувь на резиновом, мягком ходу, совершенно глушила звуки и без того неслышных шагов…

…В его жилище будто вломилось чудовище, из тех, на которых ездили белые…

…Даже одежду и все, что брали с собой, Реджинальд предварительно два дня проветривал на балконе. Чтобы отбить любой запах человека. Так охотятся в лесу. Перед выгрузкой на берег, оба прополоскали рот холодным чаем, тоже старый способ, кажется, сибиряков, идущих на промысел…

…Острая вонь неведомой жидкости и всех омерзительных ароматов воздуха деревни белых резануло Маронге ноздри…

…Тоннель все шел и шел, извиваясь, как змея на сковородке, да будет ли этому конец?! Адреналин начал выжимать пот на лбах, в паху, под мышками обоих копов…

…Интересно, как можно так долго ползти по его дому? Это тур, точно. Белые тур! Маронге, не особенно таясь, встал и пошел навстречу, по пути свернув в малозаметную дырку в стене, куда, при первом взгляде, не прошел бы и кот…

…ПНВ одновременно показали Реджинальду и Янсену убежище черного убийцы. Декорация к фильму ужасов, триллеру, психоделическому боевику, замешанном на черной магии. Висели, коптясь над малым, бездымным огнем, куски человеческих тел. Горело две свечи, черных, прекрасно известных Реджинальду, в свое время зубы съевшему на бандах с Гаити. Узоры на стенах тоже он, кажется, припоминал. Головы — готовые на продажу — свисали с потолка, связанные, как пучки репчатого лука. Свежие, только пошедшие в работу, просто лежали аккуратной шеренгой вдоль стены. На полу, в дальнем углу, лежало толстое ватное одеяло, прикрытое одеялом потоньше. Стоял кувшин, керамический, видимо, с водой. Самого каннибала видно не было…

…Первая стрела ударила Реджинальда в шею и он упал молча, лицом в костер. Заполошно взвыв, сплетя в вое своем первобытный ужас и ярость, Янсен высадил в темноту тоннеля всю удлиненную обойму своего «Глока». Тридцать один патрон, веером, прямо, вбок, вниз, вверх… Пока не лязгнул возвратный механизм. Все это время, пока шла дикая эта стрельба, чудилось Янсену, что кто-то, вроде кошки, сидит у его ног, прямо у стоп, но мелькнула мысль, что это остывает его друг. Единственный его друг. Он полез за второй обоймой…

… Сидевший у его ног Маронге, в который раз пораженный тупостью и слепотой белых, не спеша встал и распорол Янсену живот, от паха до грудины, рванул края раны в стороны и отскочил. «Тур-тур-тур!» — это было последнее, чем напутствовал Яснена угасающий мир…

…Снова эта вопилка! Снова она выпрыгнула из кармана мертвеца! Правда, в тот раз, из кармана ребенка, у которого он менял мясо, но все, что от мертвеца — точно не на добро! Яростно кинулся Маронге на смартфон Реджинальда с камнем и превратил в кучу дробленых деталей…

26

— А что-то каннибал-то наш, кажется, поутих? — Благодушно спросил сенатор своего верного таинственного друга. Делить им было больше нечего. Пока. Так что оба наслаждались мгновением.

— Давно пора. Не мог же он прижиться в огромном мегаполисе, чертова обезьяна, — спокойно отвечал таинственный друг. — Прежде, чем полковник влез под лифт, чтобы посмотреть, что там у него снизу, напившись впервые в жизни, он поведал моему человеку, который старался его оттащить, что так и думал — город убьет дикаря. Так и вышло.

— Говорят, гаитянские ниггеры что-то разошлись? — Так же благодушно спросил сенатор, посмеявшись.

— Завтра будут ямайцы, потом русские, потом латиносы… Нам-то что до этого? — Резонно спросил таинственный человек у сенатора.

— И то, — легко согласился тот.

27

— Черт мужик, я уже начал волноваться, говорят, нашли какую-то лод… — Начал Том, но осекся. Маронге поднял руку, требуя тишины. Том подошел, присмотрелся — Маронге сосредоточенно считал зарубки на своей боевой трубке. Досчитал, пересчитал, удовлетворенно кивнул и нарезал еще две.

Потом, не обращая на Тома никакого внимания, а тот изо всех сил старался не дышать, добыл огня и развел крохотный костерок. Достал из сумки последнюю половину веточки, сломанной в родном лесу и сжег, предварительно прижав к губам и что-то тихо напевая, пока та горела.

Стояла ночь. Белый Череп уже высовывался из плена облаков. Два друга, Том и Маронге, сидели на крыше небоскреба, глядя на огромный город, полыхающий безумными огнями, соревнующимся в глупости и, тем самым, разумеется, в привлекательности.

— Я рассказывал тебе, как белые сожгли мой дом? — Тихо спросил Маронге.

— Черт, мужик, торговлю тсантсами скоро потребует лицензии, а мы будем вынуждены платить налоги! — Отвечал ему Том. Оба так и не смогли выучить ни слова из языка друга, но это ничуть им не мешало.

— Это была Ночь Дурной Смерти. Я никогда не знал такой боли и такого горя, —