Вместо этого я тихонько побрела на кухню, где и застыла в оцепенении. Я могу взять и выйти через дверь. Ведь он все еще спит. Он даже не услышит, как щелкнет замок, не осознает, что меня нет — еще как минимум несколько часов. Я вернусь к людям. Вернусь домой.
И все же я в замешательстве слонялась по дому. В гостиной были книги: «Война и мир», собрание сочинений Эдгара Аллана По, «Голодные игры». Я провела пальцами по корешкам. Удивительно. Представить невозможно, как он сидит и читает.
Наконец я дошла до входной двери и замерла в нерешительности. Ручка леденила ладонь холодом металла — круглая, крепкая, — и я была практически уверена, что она не поддастся. Но нет.
Раздался щелчок, и дверь во внешний мир медленно открылась передо мной.
Я сощурилась от яркого солнечного света, ошеломленно застыв на минуту, а потом услышала жужжание пчел, почувствовала вкус весны на языке. День был прекрасен. Передо мной было крыльцо дома в глубине мирной аллеи, где остальные дома выглядели прямо так же, как папочкин дом…
давай, малышка.
К горлу подступила желчь, я отшатнулась от двери. Может, дождаться темноты?.. Я же не хочу бегать по округе в ползунках?.. На меня все будут пялиться. Не желаю выглядеть идиоткой.
Я робко тронула треснутый брус дверной рамы и ощутила странную тягу вернуться обратно в геенну огненную. Может, выпустить его?..
— Привет, соседка!
Мимо прошагал мужчина с золотистым ретривером на поводке. Он с широкой улыбкой махнул мне рукой с улицы. Вокруг не было ни машин, ни людей, не слышалось даже пения птиц. Одетый в ветровку, он стоял у почтового ящика, дожидаясь, пока его собака пописает.
Я помахала ему. Стоп. Он пошел по улице дальше, и я осознала, что птицы поют! Но у меня звенело в ушах, а живот скручивало узлом. Мне плохо!
— Я не вернусь, — зашептала я. Дрожа, я вцепилась в раму и вытянула ногу в цветастой штанине ползунка вниз, к крыльцу. — Я не вернусь… Не вернусь…
Пальцы ног сжались, ногу болтало из стороны в сторону. Наконец я коснулась твердых досок самым кончиком пальца, а затем опустила вниз всю ступню. Внезапно я поняла, что плачу, перемещая свой вес и ставя вторую ногу к первой, но еще я смеялась. Я разжала пальцы, отпустила раму и глубоко вдохнула свежий воздух.
Вдалеке гудела газонокосилка, где-то лаяла собака. Я закрыла глаза, просто слушая звуки, ощущая, как ветер высушивает слезы, стекающие по моим щекам. Я уже за дверью. Я свободна.
Мои первые шаги казались неловкими, неуклюжими, как у новорожденной. Я спустилась по ступенькам к цементной дорожке, миновала идеально ухоженный газон с подстриженной живой изгородью и направилась прямо к черному почтовому ящику с поднятым флажком. Он рассылал письма. Старомодно.
Я провела пальцами по нагретому солнцем металлу и едва не споткнулась на темном чистеньком тротуаре. Я вольна идти, куда захочу. Я могу найти Роуз, Пейдж и все им рассказать. Я могу порвать в клочки всю его почту, бросить ее на улице — что я и решила сделать. Откинув крышку, я выхватила лежавшее там письмо, разорвала его пополам, а потом еще раз пополам, потом еще и еще.
Это преисполнило меня наслаждением. Я швырнула обрывки бумаги под ноги и побрела дальше, слыша, как барабанит в ушах пульс.
Не доберется до меня. Теперь не доберется до меня.
Я не оглядывалась. Я превращусь в соляной столп, если посмотрю назад.
Я пощелкала пальцами, бормоча под нос:
— Не доберется до меня. Не доберется до меня. Я не вернусь. Я не вернусь.
маленькая принцесса Рей хочет кончить для папочки.
Тошнота вызвала всплеск адреналина, я почувствовала дрожь в ногах. Сглотнув, я ускорила шаг, шатко продвигаясь к знаку «Стоп» в конце улицы. Я не вернусь. Я не могу вернуться.
Я до сих пор чувствовала на себе его руки и то, как горячая сперма стекала по горлу в живот. Я вздрогнула и прощупала бедра и синяки на руках. Он чудовище. Мне хочется вернуться и перерезать ему глотку.
— Не вернусь, — пробормотала я, замотав головой.
Женщина, которая, склонившись, стояла на коленях над сорняками в своем садике, откинулась назад, наблюдая, как я прохожу мимо нее.
***
…Я добрела до безлюдной детской площадки.
Наступили сумерки. Я околачивалась по округе несколько часов, избегая патрульных машин полицейских, которые наверняка искали меня. Правда, я не совсем понимала почему.
Я буквально упала в обморок на сиденье качелей. Цепи загремели, под пальцами стало холодно, но я уселась там, свесившись вперед. Было так тихо. Во влажной надвигавшейся тьме перекаркивались вороны, и я могла просто… существовать, хотя бы недолго.
Я закрыла глаза. Никто не прикасался ко мне, не дышал мне в ухо, не…
— Очень хорошо, малышка.
Его голос прошелся ледышкой по моей спине, отнимая дыхание, как удар под дых, но я слишком устала, чтобы бояться. Я пожала плечами, а Бен опустился на соседние качели, обдав меня запахом одеколона, от которого меня замутило. Качели заскрипели, он принялся медленно раскачиваться рядом со мной, но я не открывала глаз.
Мы сидели в тишине. Я не знала, что сказать.
— Полиция ищет тебя. — Он заправил мне прядь волос за ухо. — Не все способны оценить, насколько красиво ты смотришься в ползунках.
Его пальцы коснулись меня, и по моей коже пробежали мурашки. Я приоткрыла рот, втягивая в себя чистый весенний воздух.
Негромко хмыкнув, Бен убрал руку. Мы снова погрузились в молчание. Я знать не знала, каким будет его следующий шаг — и, если честно, сомневалась, буду ли сопротивляться. Я чувствовала себя… словно в нереальном мире. Неправильном, большом, свободном мире. Без цепей и рабства, где никто не говорил мне, куда идти и что делать.
Тьма подкрадывалась все ближе.
— Я их избегала, — спокойно призналась я.
— Знаю, — Бен вздохнул и качнулся сильнее. — Сама по себе свобода есть альтернативная форма рабства, малышка. Жизнь в цепях проще, требует меньше усилий.
— …Ты здесь, чтобы забрать меня обратно?
— Нет. Думаю, проверки и допросы в полиции станут для тебя достаточным наказанием.