«Ну ты даешь! О чем ты только думаешь?»

Ущипнув себя за светло-рыжий ус, мистер Беккет посмотрел на Мириам с дежурным сочувствием. Все его и без того скудное обаяние тут же улетучилось.

Он словно ждал от нее сигнала, только вот какого?

— Пройдем в траурную комнату или сначала обсудим дело? — спросил он в конце концов.

А, теперь понятно. Что ж, лучше сразу покончить с прощанием, а деньги он подождет.

— Я бы хотела увидеть мать.

— Разумеется, — кивнул он с таким видом, будто с самого начала знал, что Мириам захочет увидеть тело, будто заглянул в каждый потаенный уголок ее души. Эта фамильярность возмутила Мириам, но она не подала виду.

Поднявшись из-за стола, он распахнул остекленную дверь и провел Мириам в коридор с вазами вдоль стен. Букеты в них были такими же искусственными, как лилии в кабинете. Пахло мастикой для пола, а не цветами. Пчеле тут поживиться нечем, разве что соберет нектар с мертвых.

Мистер Беккет остановился у двери и, повернув ручку, пропустил Мириам вперед. Ну вот, наконец-то наедине. Улыбнись, мама! Твоя дочь дома.

Мириам вошла в комнату. На маленьком столике у дальней стены горели две свечи. Повсюду виднелось еще большее изобилие искусственных цветов, и здесь их фальшивая пышность казалась безвкусицей даже сильнее.

Комнатушка была совсем маленькой. Места хватало лишь на гроб, стул, стол со свечами и пару живых душ.

— Вас оставить с матерью? — поинтересовался мистер Беккет.

— Нет, — выпалила Мириам куда громче, чем позволяли размеры комнатушки. Даже свечи чуть закашлялись от такой бестактности. — Останьтесь, пожалуйста, — уже тише добавила она.

— Как пожелаете, — покорно ответил тот.

На мгновение Мириам задумалась. Многие ли на ее месте скорбят у тела в полном одиночестве? Интересная бы вышла статистика. Разум словно разделился надвое: на бесстрастную наблюдательницу и перепуганную участницу. Многие ли, оказавшись у мертвого тела родного человека, просят составить им компанию — неважно какую, лишь бы не оставаться наедине с тем, кого знали всю жизнь?

Сделав глубокий вдох, Мириам шагнула к гробу — где на светло-кремовых простынях, будто на узкой койке с высокими краями, дремала ее мать. «Какое глупое, неподобающее место для сна. Да еще и в любимом платье! Такая непрактичность, мама, совсем не в твоем духе». Щеки были умело нарумянены, волосы недавно уложены, хотя и не в том стиле, что она предпочитала. Общий вид вызывал не ужас, а лишь внезапный трепет узнавания и с трудом подавляемый порыв потянуться к гробу и разбудить ее.

Мама, я здесь. Я, Мириам.

Просыпайся.

Щеки Мириам вспыхнули, глаза наполнились горячими слезами.

В ту же секунду малюсенькая комнатушка превратилась в пелену водянистого света, а свечи — в два ярких глаза.

— Мама, — всхлипнула Мириам.

Мистер Беккет, очевидно, давно привыкнув к подобным зрелищам, не сказал ни слова, но его присутствие за спиной было осязаемым. Зря она попросила его остаться. Мириам схватилась за гроб в качестве поддержки, а слезы все текли по щекам, падая в складки маминого платья.

Вот он каков, дом смерти. Вот какова его форма и сущность. Его манеры безупречны. Здесь нет места насилию — только глубокое, незыблемое спокойствие, не располагающее к дальнейшим проявлениям привязанности.

Матери она больше не требуется, такова простая истина. Ее отвергли в первый и последний раз.

— Спасибо, но ты мне больше не нужна, — сказало это холодное, безжизненное тело. — Благодарю за заботу, но не пора ли тебе уйти?

Сквозь пелену слез вглядывалась Мириам в нарядно одетый труп, больше не надеясь разбудить мать, даже не надеясь осмыслить то, что видит.

Затем произнесла, очень тихо:

— Спасибо.

Слова предназначались маме, но мистер Беккет принял их на свой счет и, когда Мириам собралась уходить, взял ее за руку:

— Мне не трудно. Правда.

Она высморкалась, чувствуя вкус слез. Дочерний долг выполнен. Пора переходить к материальной стороне дела. Мириам пила с мистером Беккетом слабозаваренный чай, решая финансовые вопросы, и все ждала, когда же тот хоть раз улыбнется и проявит сочувствие. Но не дождалась. Беккет вел себя крайне почтительно, и к тому времени, как он выпроводил ее на холод, она уже презирала этого человека.

Домой Мириам добиралась на автопилоте, в голове не осталось ни единой мысли, но не из-за скорби, а от слез. Она выбрала дорогу вдоль карьера неосознанно, но, свернув на улицу с игровой площадкой своего детства, вдруг поняла, что в глубине души хочет — даже жаждет — битвы с Тропой духов.

Мириам припарковалась у безопасного края карьера, недалеко от самой Тропы, и вышла из машины. На сетчатых воротах, сквозь которые она пролезала ребенком, висел замок, однако в проволоке, как обычно, была дыра. В карьере явно по-прежнему играли дети. Сетка новая, ворота новые, а забавы старые. Не удержавшись, Мириам протиснулась в щель, хоть и зацепила пальто о проволоку. Внутри мало что изменилось. Тот же хаос: валуны, уступы, возвышенности, мусор, сорняки и лужи, забытые и сломанные игрушки, велосипедные детали. Она засунула руки в карманы и, глядя под ноги, неспешно пошла по обломкам детства, с легкостью находя между камнями знакомые тропинки.

Здесь она никогда не заблудится. В темноте, мертвая, даже призраком, всегда уверенно отыщет путь. А вот наконец и любимое место. Мириам остановилась под защитой огромной скалы и, задрав голову, обратила взгляд к обрыву на том конце карьера. Тропа с этого расстояния была почти не видна, но Мириам все равно тщательно изучила каждый метр. Отвесный склон теперь впечатлял намного меньше, казался не таким грандиозным. Прошедшие годы доказали, что есть высоты опаснее, глубины — бездоннее. И все же сердце сжало так, будто к нему пришили осьминога, и Мириам поняла, что ребенок, которым она была когда-то, не слушая голос разума, сейчас выискивает существо с Тропы или хотя бы крошечный намек на него. Возможно, судорогу, что пробежала по руке цвета камня, или блеск жутких глаз, неустанно высматривающих жертву.

Правда, Мириам так ничего и не заметила.

Немного стыдясь этих страхов, она вернулась тем же путем, пролезла через дыру в воротах, словно юная искательница приключений, и села в машину.

Тропа духов безопасна, подумала Мириам. Конечно же, безопасна. На ней не подстерегают и никогда не подстерегали никакие ужасы. Солнце храбро пытается радоваться вместе с ней, пронизывая дождевые облака тусклыми, холодными лучами. Ветер дует ей в спину, принося запах реки. Горе становится воспоминанием. Она сейчас отправится на Тропу