Семь часов. Вставай и радуйся жизни.

Опять!

— Бартон? Это Бартон звонит. Днем отправляйся в Марсианский Город. Установи там телефонный мозг. Я решил, что надо бы тебе напомнить.

— Благодарю.

Звонок!

— Бартон? Бартон. Пообедаем вместе? Гостиница «Ракета»?

— Хорошо.

— До встречи. Пока!

ДРРРРИНННННННЬ!

— Это ты, Бартон? Решил подбодрить тебя. Выше нос, и все такое. Завтра, наверное, прилетит ракета и спасет нас обоих.

— Да, завтра, завтра, завтра, завтра!

Но годы сгорели, и остался после них один дым. На много лет Бартон «законсервировал» коварные телефоны, а в них — множество хитроумных, точных ответов. Он должен был услышать первый звонок только тогда, когда ему исполнится восемьдесят лет. Если к тому времени будет жив. И вот теперь, сегодня, телефон зазвонил, и прошлое задышало ему в ухо, зашептало, разбудило память.

Его рука сама подняла трубку.

— Привет, старый Бартон! Здесь Бартон молодой. Мне сегодня двадцать один! За прошедший год я установил говорящие мозги еще в двухстах городах. Я населил Марс Бартонами.

Старик вспомнил те ночи шестьдесят лет назад, когда он, счастливый, насвистывая, мчался через голубые холмы и долины на грузовике, полном аппаратуры. Еще один телефон, еще одно реле. Все же занятие! Занятие умное, замечательное и грустное. Спрятанные голоса. Спрятанные, спрятанные. В те молодые годы, когда он не понимал, что такое смерть, когда старость была подобна слабому эху из глубокой пещеры грядущих лет… Этот юный идиот, этот кретин с садистскими наклонностями ни разу не задумался, что настанет день, когда ему доведется пожать посеянное.

— Вчера вечером, — сказал Бартон, возраст двадцать один год, — я сидел один в кинотеатре в пустом городе. Я поставил себе старые фильмы с Лаурелом и Гарди. Боже, как я хохотал! И тут возникла идея. Я тысячу раз наложил свой голос на одну и ту же пленку. Потом включил все это в городе. Звучит, как тысяча человек. Такой успокаивающий шум, гул толпы. Я устроил хлопанье дверей, дети поют, играют музыкальные автоматы, — и все управляется часовым механизмом. Если не глядеть в окно, а только слушать, все в порядке. Но когда я выглядываю на улицу, впечатление разрушается. Кажется, мне становится одиноко.

— Это были первые признаки, — сказал старик.

— Что?

— Вот он, первый раз, когда ты признал себя одиноким.

— Еще я экспериментировал с запахами. Иду по пустой улице, а из домов пахнет беконом, яичницей, ветчиной, филе. Все — при помощи техники.

— Безумие.

— Самозащита!

— Я устал, — старик резким движением опустил трубку. Это уж слишком. Прошлое стало затягивать, поглощать его.

Бормоча проклятия, он медленно сошел вниз по ступенькам и оказался на улице.

В городе было темно. Не горели больше красные неоновые надписи, не звучала музыка, не доносились запахи еды. Он давным-давно расстался с фантазиями о механической лжи. Слушай! Что это, чьи-то шаги? Нюхай! Что это, земляничный пирог? И он положил этому конец.

В неосвещенном коттедже мягко зазвонил телефон.

Он шел, не обращая внимания. Звон прекратился.

Телефон зазвонил впереди, в следующем коттедже, будто кто-то видел, как он идет. Он побежал. Звон остался позади. Но его тут же подхватил телефон вот в этом доме, за ним — вон в том, и опять здесь, и там!

— Ладно! — завопил он, выбившись из сил, — Иду!

— Хелло, Бартон!

— Что тебе надо?

— Мне одиноко. Я живу только тогда, когда говорю. Так что я вынужден говорить. Закрыть мне рот ты не сможешь.

— Оставь меня в покое! — в ужасе произнес старик. — Сердце, у меня сердце болит…

— Говорит Бартон в возрасте двадцати четырех лет. Еще пара годков миновала. Я все еще жду. Чуть более одинок. Прочитал «Войну и мир», выпил все шерри, посетил рестораны с самим собой в качестве официанта, повара и хозяина. Сегодня вечером я — кинозвезда в Тиволи: Эмил Бартон в фильме «Бесплодные усилия любви». Во всех ролях, в париках и без оных!

— Перестань мне звонить. Перестань, или я убью тебя!

— Убить меня тебе не по силам. Попробуй сначала найти.

— Найду.

— Ты ведь забыл, куда меня запрятал. А я везде — в телефонных будках, домах, проводах, башнях, подземках. Ну, давай, вперед! Как ты это назовешь? Телефоноубийство? Или самоубийство? Завидуешь, а? Завидуешь мне — двадцатичетырехлетнему, полному сил и молодости, с ясным взором. Ладно, старина, война так война. Между нами. Между мной и мной! Целые полки, а солдаты в них — мы с тобой. Ты в разных возрастах — против себя же, живого. Ну, давай, вперед, объявляй войну!

Он швырнул аппарат в окно.

Автомобиль мчал по глубоким долинам. В ногах Бартона на полу машины лежали пистолеты, ружья, взрывчатка. Рев мотора, казалось, терзал его тонкие, хрупкие кости.

Я найду их, думал он, и уничтожу всех до единого. Господи, ну как он может быть таким жестоким?

Он остановил машину. Освещенный сиянием поздних лун, перед ним раскинулся незнакомый город.

Он сжимал ружье холодными пальцами. Он вглядывался в столбы, башни, будки. Где-то в городе скрывался его голос. Но где? В той башне? Или в той, стоящей поодаль? Слишком много лет прошло…

Он поднял ружье.

Башенка упала после первого же выстрела.

Машина двинулась дальше по безмолвной улице.

Зазвонил телефон.

Он взглянул на пустую аптеку.

— Алло, Бартон? Хочу предупредить тебя. Не пытайся разрушить все башенки и взорвать все на своем пути. Лучше перережь себе горло. Подумай над моим предложением.

Щелк!

Он медленно вышел из будки и вслушался в гул телефонных башен, башен, которые все еще жили, все еще были не тронуты им. Он посмотрел на них, и тут он все понял.

Он действительно не мог разрушить башенки. А что, если с Земли прибудет ракета? Мысль, конечно, невероятная, но, допустим, она прилетит сегодня ночью, или завтра, или на будущей неделе? И опустится на другой стороне планеты, и люди попытаются дозвониться до него, до Бартона, — что тогда? Ведь телефонная сеть будет мертва.

Бартон уронил ружье.

«Не прилетит ракета, — тихо возразил он сам себе. — Я стар. И слишком много времени прошло».

Ну а вдруг прилетит? И ты этого никогда не узнаешь, думал он. Нет, линия должна оставаться свободной и неповрежденной.

И снова — звонок!

Он обернулся без всякого интереса. Нетвердой походкой вернулся в аптеку и нашарил рукой трубку.

— Алло? — незнакомый голос.

— Прошу, — произнес старик, — не надо беспокоить меня.

— Кто это? Кто говорит? Кто это? Где вы находитесь? — удивленно выкрикивал голос.

— Одну минуту. — Старик заколебался. — Это Эмил Бартон. С кем я говорю?

— Здесь капитан Рокуэлл, ракета «Аполлон-48». Только