серенады, гости раздирали сонные глаза и пытались делать вид, что всё происходящее им очень нравится. Василий Генрихович совершенно не обращал внимания на сонное царство вокруг себя, наслаждаясь и веселясь в гордом одиночестве, попивая из стакана водочку. На двадцатом, примерно, стакане, когда все без исключения гости уже мирно спали, Василия потянуло на русскую лирику.
— А на гитаре можешь, Ульян?
— Могу...
Неужели сейчас начнётся «изгиб гитары жёлтой» и «плакали свечи», с невыразимой тоской подумалось мне.
— Рыжий, неси гитару, бегом!
Абсолютный брюнет по кличке «Рыжий» вмиг извлёк из фикусового куста припасённую гитару и всучил мне. Костика отправили трапезничать, чтобы не мешал тяжёлой аккордикой моим серебряным переборам.
— Что петь будем, Василий Генрихович?
— Про «напоследок я скажу» будем. Начинай.
Я сделала вдохновенное лицо и со всей проникновенностью запела романс. На заключительном куплете Василий заплакал горькими пьяными слезами.
— Ещё, — выдохнул на меня перегарную просьбу ценитель большой музыки.
Ровно тридцать раз мне пришлось спеть этот романс (я считала). Василий Генрихович заходился в рыданиях, гости спали, Костик безостановочно ел. Веселье било ключом, как говорится.
Я начала переживать по поводу того, что пока Вася не выплачет свои двадцать стаканов водки, мне придётся на реверсе исполнять «С ума схожу, иль восхожу, к высокой степени безумства». Но, Василий и здесь оказался непредсказуем. Он резко прекратил рыдать, на одном вдохе втянул в себя все невыплаканные слёзы, утерся скатертью и молвил: «Подойди ко мне, сам не могу». Подошла, конечно. Вася торжественно взял меня за руку и попытался галантно припасть к ней, но что-то его остановило. Он внимательно таращился на моё запястье (абсолютно синее), поворачивая его туда-сюда, взял за вторую руку, потом поднял на меня глаза. Напомню, что вносили Василия Генриховича в беспамятстве и про мою драку с его гостем он запамятовал.
— Кто тебя так? Мои?
Киваю.
— Кто? Пальцем покажи...
— Его здесь нет.
Вася коротко глянул на своих трезвых бойцов и те через пять минут из бассейна ли, из парилки извлекли томного и распаренного моего обидчика и поставили перед Генриховичем голенького и беззащитного.
Вася ткнул моим синим запястьем в нос испуганному мужику.
— Ты? Ты?!
— Он, — ответил Костик, — осерчал, что Ульяна не разделась по его просьбе.
— Что?! — взревел Василий, — разделась? Ты, чучело, что тут себе возомнило?
— Вася! Василий Генрихович, миленький! Только не надо никого убивать, пожалуйста!!
— Надо! — рявкнул на меня резко отрезвевший любитель джаза и романса.
— Не надо! Я боюсь! Вася, Васенька Генрихович, мне и так весь вечер страшно, хватит уже! Отпустите нас с Костиком, пожалуйста!
— Да, кстати, а где твой Костик был, когда этот чёрт тебе руки ломал, а? — вызверился Василий уже на моего концертмейстера.
В воздухе ощутимо запахло двойным убийством. Костик невозмутимо ел. А я решила упасть в обморок, чтобы как-то разрядить ситуацию (не зря, не зря Тургенева читала, там великолепные инструкции по внезапной потере чувств). Упала как могла, без сноровки и тренировки в этом деле сложновато, но как смогла, ушиблась крепко. Зато правдоподобно получилось. И тут из страшного убийцы Вася быстро переквалифицировался в «родную мать», подхватили меня его могучие руки, уложили на диван.
Вода в лицо, растирание висков и груди водкой — все домашние способы восстановления утраченных чувств пошли в дело. И помогли, конечно. Меня, «слегка пришедшую в себя», отнесли в машину и со всей осторожностью довезли до дома, куда я ланью ворвалась, несмотря на многочисленные гематомы и душевное потрясение.
«Нет, ну ты представь, девчонка джазует по-взрослому, романсы поёт, а он ей — раздевайся... Им, что бордель, что консерватория, всё одно... Как работать с такими чудаками? Как? На ней жениться сразу надо, а он ей — раздевайся! Скот болотный», — всю дорогу разорялся перед водителем Вася.
В качестве извинений Василий позолотил купол храма, в котором я тогда трудилась. А через три дня, как были закончены работы по золочению, Васю убили злые враги. Мы с Костиком пели на отпевании. Плакали. Вот такой джаз.