совершенно точно знала, что наверху никто не живёт. Там располагалась своего рода мансарда, в запущенном состоянии и более похожая на голубиный дом, чем на квартиру, населённая крысами и старой, поеденной молью мебелью.

Он, интерпретируя её явное замешательство, уточнил данное заявление голосом, потерявшим всякий намёк на интонацию.

— Я новый арендатор.

«Арендатор» – пожалуй, данное слово совершенно ему не подходило. Оно заставляло задуматься о прилежных арендаторах, которые приносили в дом фикусы и диваны, обитые шёлком в полоску, те кто перекрашивали стены в кремово-жёлтые цвета и покупали наборы кастрюль, для варки на пару. Этот чувак, вместо всего этого, наводил на мысли о старых подвалах, где люди пьют и дерутся, о полных крови рингах, плевках и поте, а так же простынях влажных от необузданного секса.

Краснея до кончиков ушей, Пенни осознала, что не лучший вариант оставаться в компании того, кто, возможно, действительно был новым арендатором или, может быть, являлся опасно сумасшедшим.

Тогда она решила спросить его более спокойно.

— Если ты живёшь наверху, почему не поднимаешься? Почему ты стоишь здесь?

— Я жду, когда ты войдешь в квартиру,— ответил он.

— И какого чёрта? — спросила его с подозрительностью.

— Из-за выражения лица, которое у тебя было.

— Что за выражение?

На мгновение он замолчал, а затем похлопал по карманам пиджака, как будто что-то искал. Пенни подумала, что он собирался вытащить нож, которым хотел убить её на площадке. Но он вытащил только пачку «Честерфилда» и металлическую зажигалку. Мужчина приложил сигарету к губам и высек огонь. Его лицо озарилось красноватым светом, выхватив на мгновение из темноты чётко очерченные глаза, прямой нос и невероятно полный рот, задетый сбоку небольшим шрамом.

Сделав затяжку, он сказал:

— Когда я вижу женщину с таким выражением на лице, даже если она ничего не спрашивает у меня и мы не знакомы, я обычно останавливаюсь, чтобы убедиться – не ищет ли она приключений.

— Никто не думает искать приключений! Вероятнее всего их ищешь ты!

Он выгнул бровь, и его бесстрастное выражение прервал кивок раздражения и подобие лающего смеха.

— Не ищу я приключений, я не того типа, какой ты имеешь в виду. И в любом случае, я бы не сделал этого с цыпочкой, подобной тебе. У тебя нет ничего, с чем можно веселиться.

Пенелопа сжала зубы, сильно его возненавидев. Она знала, что не очень привлекательна. Она прожила более двадцати лет с простой внешностью, если не сказать бесцветной, которая заставляла её с подросткового возраста страдать и тайно плакать. Отсутствие у неё привлекательности послужило основной причиной, по которой она бросилась в руки Гранта. Ей не казалось реальным, что такой интересный мужчина заметил её среди толпы. Но чтобы этот незнакомец позволял себе оскорблять её – казалось невыносимой провокацией.

—Ты можешь отрезать свои яйца с моего благословения, — бросила она ему.

Ему не пришлось повторять дважды, он направил луч света к следующему лестничному пролету и ушёл без лишних слов. Пенни не могла не проследить за ним взглядом, пока он не растворился в темноте. Затем быстро вставила ключ в замок и вошла в квартиру. Она закрыла за собой дверь с большой осторожностью, а так же зацепила защёлку, которую бабушка оставила открытой, чтобы она без труда могла войти.

Только тогда она позволила себе нормально вздохнуть. Квартира, в которой она жила с бабушкой Барбарой (их друзья всегда называли её Барби) была маленькой, простенькой, с несколькими окнами. Две комнаты, ванная и гостиная, которая также служила кухней, всё в уменьшенных размерах. Бабушка всегда повторяла:

— Я Барби, и это дом Барби, вот поэтому и маленький!

Даже мечты Пенни сжались до кукольных размеров. Она хотела поступить в колледж, но не смогла получить стипендию. Лучше так, иначе она была бы вынуждена сражаться в небольших умственных и сентиментальных битвах, чтобы решить свою судьбу. Небольших – потому что, в конце концов, был бы дан один и тот же ответ:

«Я останусь с бабушкой».

Таким образом, всякая возможность конфликта была сведена к нулю. Тем не менее, Барби настаивала на том, чтобы она переехала в университетский городок и искала работу, чтобы не отставать от учебы, но Пенни с уверенностью знала, что её дорогая бабушка, которая всегда чувствовала себя молодой, несмотря на свои семьдесят лет, страдала бы тысячью способами. Таким образом она осталась и не пожалела об этом. Она любила Барби больше, чем кого-либо другого на Земле.

Пенни включила на кухне свет. Тут же и разделась, бросив мокрую одежду на пол – длинное до лодыжек серое пальто, футболку, настолько сильно обтягивающую её тело, что она могла бы составить конкуренцию рентгеновскому снимку, самую короткую плиссированную юбку, в стиле «немного распутная Сейлор Мун»^[1], прозрачные колготки с красной подвязкой, нарисованной на левом бедре и резиновые сапоги, в которые она переоделась, прежде чем выйти из клуба, где была вынуждена носить двенадцати дюймовые каблуки, опасные, подобно головокружительным небоскребам. Под всем этим «камуфляжем» скрывалось тело двадцатидвухлетней девушки, тонкой и бледной, ни прекрасной и ни уродливой. Кареглазая, с носом похожим на тысячи других носов и обычными губами – единственной своей частью, которую не ненавидела. Прямые волосы цвета жжёной меди, подстриженные в короткий боб соседкой, которая когда-то работала женским парикмахером. Результат был далёк от совершенства: асимметричный, с эффектом «горшка». Единственный локон, окрашенный светло-розовым, почти лиловым, падал на лоб, поскольку был длиннее остальных и доставал до носа. Она носила только одну серьгу, с левой стороны, в виде серебряного креста, достигающего плеча. Сняла его и положила на стол.

Пенни сразу же пошла в душ, чтобы избавиться от запахов бара, еды, дыма и ароматов приготовленных ею коктейлей.

Только тогда освежившаяся и без странных аксессуаров, за исключением яркого локона, она появилась у двери комнаты, где спала Барби. Бабушка ничего не заметила, не слышала странного обмена словами с парнем, который произошёл на площадке. Она спала под одеялом как мягкая игрушка, и была такая же маленькая и тонкая, как и Пенни. Вторая Пенелопа, но более старая и более нежная, более мечтательная и более эксцентричная, с фантастически длинными волосами, когда-то светлыми, а теперь серебристыми. Со времён её молодости, все называли её «карманной Барби» из-за её красоты и этих впечатляющих локонов. Пенни поцеловала бабушку в лоб, стараясь не разбудить. Затем