или папа?
Наш друг До́ру обещал детям сфотографировать их. В воскресенье утром они быстро умылись, не испуская обычных воплей, не капризничали, когда им очищали уши ваткой, не сопротивлялись, когда им вытирали нос и закапывали в ноздри мятные капли. Только Баруцу, верный своей привычке, всячески упирался, медлил, уверял, что «занят», и даже в это воскресенье пытался делать всё по-своему. Когда ему собирались мыть правое ухо, он упрямо подставлял левое, а вытереть ему нос удалось буквально в самую последнюю минуту. Баруцу всегда старается навязать всем свою волю. Кончается это тем, что его отчитывают и даже задают ему трёпку, то есть двумя пальцами, как цветок, прихватывают у него на голове три-четыре волоса и легонько дёргают.
Дёргают-то легонько, почти неощутимо, но Баруцу вопит оглушительно.
Иногда мальчик сам напрашивается на наказание.
Он капризничает, нарочно путает правую и левую ногу, требует, чтобы ему обули туфельки шиворот-навыворот, то есть левую туфлю на правую ногу, а правую — на левую, и потом из-за этого поднимает вой.
Баруцу может сто раз стукнуться головой о стенку или дверь и даже не охнуть. Норовистый и упрямый, он старается тут же рассмеяться, как будто ничего не случилось, и это ему удаётся. Гордость не позволяет ему заплакать. Он уходит в соседнюю комнату и там вздыхает и сопит, ощупывая вскочившую на голове шишку. Если его застают врасплох и видят, как ему больно, Баруцу начинает реветь, главным образом, от стыда, что выдал себя.
— Вы обиделись, сударь? — спрашивают его. — Что, здорово ушибся? Вот видишь, что получается, когда шалишь?
Баруцу сразу умолкает, чтобы показать, что ему ничуть не больно, и даже больше того — чрезвычайно приятно.
Перед фотоаппаратом Мицура инстинктивно приняла очень важную позу. Но пока фотограф возился с объективом и ставил нужную выдержку, девочка устала глядеть в аппарат, глаза стали сонными. Вся её важность пропала как раз в тот миг, когда всё было готово к съёмке. Баруцу тоже недолго глазел в аппарат. Соскучившись, мальчик принялся теребить губы и распевать: «Брум-бу-ру-ру, брим-би-ри-ри, бром-бо-ро-ро». А когда фотограф воскликнул: «Снимаю!» — Баруцу, как нарочно, повернулся спиной к аппарату.
— Баруцу! Смотри на господина Дору…
— А ты, Мицура, смотри сюда, в угол…
— Подвинься чуть левее… — говорит мальчику господин Дору, а тот выставляет вперёд ногу.
— Да держи ты ноги вместе!
Баруцу втягивает живот, думая, что от этого нога опустится на место, как у его красной обезьянки, которая, если нажать ей на живот, ударяет в оловянные тарелочки.
— Если не будете сидеть смирно, то выйдете на фотографии уродами, так что… А теперь внимание! Так! Прекрасно!
После проявления плёнки перед нами раскрылась странная картина, запечатлённая фотоаппаратом. Мицура вцепилась Баруцу в ухо, а он отбрыкивался, как пойманный за рожки ягнёнок.
— Он первый толкнул меня, — заявила Мицура.
— Она первая схватила меня за ухо! — возразил Баруцу.
Пойди теперь разберись, кто виновник этого трагического события. И, не сговариваясь, все четверо — папа, мама, Мицура и Баруцу — начинают смеяться. Мицура хохочет во всё горло, а Баруцу заходится от смеха…
— Мне сказал один мальчик, — говорит Баруцу, прикидываясь простачком, — что Деда-Мороза нет.
— А ты что сказал на это?
Молчит. По моему тону и выражению лица Баруцу пытается определить, как ему лучше ответить.
— Так что же ты ему сказал?
Путаясь и запинаясь, он нерешительно мямлит:
— А я ему говорю: сказанул тоже…
И он снова задумывается.
— Извини, пожалуйста, но я не понимаю, что значит «сказанул».
— А разве нет такого слова? — спрашивает Баруцу, который всячески старается уйти от начатого разговора.
— Об этом после поговорим… Вернёмся к Деду-Морозу и к тому, что сказал один мальчик…
Мицура, хранившая до сих пор молчание, увидев, что брат окончательно запутался, подчёркнуто смеётся.
— Я же сказала, что ты дурак, а ты мне не верил! — заявляет она назидательно, подняв указательный палец.
— Почему дурак? — спрашивает Баруцу, опуская голову и надув губы. — Я же тебя просил, чтобы ты ему сказала.
— Значит, у вас уже был об этом разговор?
Мицура не в силах больше сдерживать смех.
— Зачем же вы выдумываете, будто вам это сказал какой-то мальчик? Ты, Мицура, всегда выталкиваешь вперёд Баруцу, а чуть что — в кусты, да ещё над ним и смеёшься. Отлично, раз его нет, следовательно, он не придёт!
— Кто? — спрашивает Мицура равнодушно.
— Тот, кого нет. Приходят только те, кто есть, а кого нет — не приходит.
Дальнейшие споры исключаются, и я остаюсь правым тем более, что тут же перехожу в наступление:
— Беритесь за учебники. Ну, чего ждёте? Что вам задали на завтра?
— Но ведь завтра нет занятий, ты забыл?
— Это почему? Отчего вдруг?
Баруцу победоносно срывает листок календаря. Оказывается, завтра воскресенье. Мальчик торжествует.
— Думаете, я этого не знал? — говорю я.
«Я» означает «всезнающий», «всесильный», «всемогущий», «непогрешимый».
— Тебя вызывали по истории? — спрашиваю я Баруцу.
Но историю я выбрал неудачно. Баруцу одерживает надо мной ещё одну победу. Он протягивает мне дневник:
— Я получил отлично.
— Но ты сам знаешь, что у тебя неважно с сочинениями по литературе, — замечаю я. — Покажи-ка мне последнее.
Баруцу и в третий раз оказывается победителем. Он раскрывает тетрадку с сочинениями; там тоже красуется отличная оценка. Оценка, выведенная красным карандашом. Больше придраться не к чему; я невольно смеюсь, как будто вспомнил что-то смешное, и мы все трое заливаемся смехом.
Но вскоре Мицура снова возвращается к волнующей её теме.
— В школе нам сказали, что через неделю каникулы.
— Опять каникулы? Вам они не надоели?
— Рождественские каникулы, папа, — поясняет Мицура.
Этот тайный спор о Деде-Морозе длится не первый день. Дети обнаружили в моём письменном столе свои давние письма к Деду-Морозу.
Почта действовала так: дети оставляли письма под дверью спальни рядом с обувью, а ночью приходил мышонок, или кузнечик, или паук, забирал письмо и убегал с ним куда-нибудь далеко-далеко, и все желания детей исполнялись. По-видимому, есть на свете место, куда приходят письма от всех детей и где хлопочут симпатичные посланцы Деда-Мороза. Теперь сказка закончилась. Но как сказать детям? Если они об этом узнают,
ПЕРЕД ФОТОГРАФОМ
Наш друг До́ру обещал детям сфотографировать их. В воскресенье утром они быстро умылись, не испуская обычных воплей, не капризничали, когда им очищали уши ваткой, не сопротивлялись, когда им вытирали нос и закапывали в ноздри мятные капли. Только Баруцу, верный своей привычке, всячески упирался, медлил, уверял, что «занят», и даже в это воскресенье пытался делать всё по-своему. Когда ему собирались мыть правое ухо, он упрямо подставлял левое, а вытереть ему нос удалось буквально в самую последнюю минуту. Баруцу всегда старается навязать всем свою волю. Кончается это тем, что его отчитывают и даже задают ему трёпку, то есть двумя пальцами, как цветок, прихватывают у него на голове три-четыре волоса и легонько дёргают.
Дёргают-то легонько, почти неощутимо, но Баруцу вопит оглушительно.
Иногда мальчик сам напрашивается на наказание.
Он капризничает, нарочно путает правую и левую ногу, требует, чтобы ему обули туфельки шиворот-навыворот, то есть левую туфлю на правую ногу, а правую — на левую, и потом из-за этого поднимает вой.
Баруцу может сто раз стукнуться головой о стенку или дверь и даже не охнуть. Норовистый и упрямый, он старается тут же рассмеяться, как будто ничего не случилось, и это ему удаётся. Гордость не позволяет ему заплакать. Он уходит в соседнюю комнату и там вздыхает и сопит, ощупывая вскочившую на голове шишку. Если его застают врасплох и видят, как ему больно, Баруцу начинает реветь, главным образом, от стыда, что выдал себя.
— Вы обиделись, сударь? — спрашивают его. — Что, здорово ушибся? Вот видишь, что получается, когда шалишь?
Баруцу сразу умолкает, чтобы показать, что ему ничуть не больно, и даже больше того — чрезвычайно приятно.
Перед фотоаппаратом Мицура инстинктивно приняла очень важную позу. Но пока фотограф возился с объективом и ставил нужную выдержку, девочка устала глядеть в аппарат, глаза стали сонными. Вся её важность пропала как раз в тот миг, когда всё было готово к съёмке. Баруцу тоже недолго глазел в аппарат. Соскучившись, мальчик принялся теребить губы и распевать: «Брум-бу-ру-ру, брим-би-ри-ри, бром-бо-ро-ро». А когда фотограф воскликнул: «Снимаю!» — Баруцу, как нарочно, повернулся спиной к аппарату.
— Баруцу! Смотри на господина Дору…
— А ты, Мицура, смотри сюда, в угол…
— Подвинься чуть левее… — говорит мальчику господин Дору, а тот выставляет вперёд ногу.
— Да держи ты ноги вместе!
Баруцу втягивает живот, думая, что от этого нога опустится на место, как у его красной обезьянки, которая, если нажать ей на живот, ударяет в оловянные тарелочки.
— Если не будете сидеть смирно, то выйдете на фотографии уродами, так что… А теперь внимание! Так! Прекрасно!
После проявления плёнки перед нами раскрылась странная картина, запечатлённая фотоаппаратом. Мицура вцепилась Баруцу в ухо, а он отбрыкивался, как пойманный за рожки ягнёнок.
— Он первый толкнул меня, — заявила Мицура.
— Она первая схватила меня за ухо! — возразил Баруцу.
Пойди теперь разберись, кто виновник этого трагического события. И, не сговариваясь, все четверо — папа, мама, Мицура и Баруцу — начинают смеяться. Мицура хохочет во всё горло, а Баруцу заходится от смеха…
НА РОЖДЕСТВО
— Мне сказал один мальчик, — говорит Баруцу, прикидываясь простачком, — что Деда-Мороза нет.
— А ты что сказал на это?
Молчит. По моему тону и выражению лица Баруцу пытается определить, как ему лучше ответить.
— Так что же ты ему сказал?
Путаясь и запинаясь, он нерешительно мямлит:
— А я ему говорю: сказанул тоже…
И он снова задумывается.
— Извини, пожалуйста, но я не понимаю, что значит «сказанул».
— А разве нет такого слова? — спрашивает Баруцу, который всячески старается уйти от начатого разговора.
— Об этом после поговорим… Вернёмся к Деду-Морозу и к тому, что сказал один мальчик…
Мицура, хранившая до сих пор молчание, увидев, что брат окончательно запутался, подчёркнуто смеётся.
— Я же сказала, что ты дурак, а ты мне не верил! — заявляет она назидательно, подняв указательный палец.
— Почему дурак? — спрашивает Баруцу, опуская голову и надув губы. — Я же тебя просил, чтобы ты ему сказала.
— Значит, у вас уже был об этом разговор?
Мицура не в силах больше сдерживать смех.
— Зачем же вы выдумываете, будто вам это сказал какой-то мальчик? Ты, Мицура, всегда выталкиваешь вперёд Баруцу, а чуть что — в кусты, да ещё над ним и смеёшься. Отлично, раз его нет, следовательно, он не придёт!
— Кто? — спрашивает Мицура равнодушно.
— Тот, кого нет. Приходят только те, кто есть, а кого нет — не приходит.
Дальнейшие споры исключаются, и я остаюсь правым тем более, что тут же перехожу в наступление:
— Беритесь за учебники. Ну, чего ждёте? Что вам задали на завтра?
— Но ведь завтра нет занятий, ты забыл?
— Это почему? Отчего вдруг?
Баруцу победоносно срывает листок календаря. Оказывается, завтра воскресенье. Мальчик торжествует.
— Думаете, я этого не знал? — говорю я.
«Я» означает «всезнающий», «всесильный», «всемогущий», «непогрешимый».
— Тебя вызывали по истории? — спрашиваю я Баруцу.
Но историю я выбрал неудачно. Баруцу одерживает надо мной ещё одну победу. Он протягивает мне дневник:
— Я получил отлично.
— Но ты сам знаешь, что у тебя неважно с сочинениями по литературе, — замечаю я. — Покажи-ка мне последнее.
Баруцу и в третий раз оказывается победителем. Он раскрывает тетрадку с сочинениями; там тоже красуется отличная оценка. Оценка, выведенная красным карандашом. Больше придраться не к чему; я невольно смеюсь, как будто вспомнил что-то смешное, и мы все трое заливаемся смехом.
Но вскоре Мицура снова возвращается к волнующей её теме.
— В школе нам сказали, что через неделю каникулы.
— Опять каникулы? Вам они не надоели?
— Рождественские каникулы, папа, — поясняет Мицура.
Этот тайный спор о Деде-Морозе длится не первый день. Дети обнаружили в моём письменном столе свои давние письма к Деду-Морозу.
Почта действовала так: дети оставляли письма под дверью спальни рядом с обувью, а ночью приходил мышонок, или кузнечик, или паук, забирал письмо и убегал с ним куда-нибудь далеко-далеко, и все желания детей исполнялись. По-видимому, есть на свете место, куда приходят письма от всех детей и где хлопочут симпатичные посланцы Деда-Мороза. Теперь сказка закончилась. Но как сказать детям? Если они об этом узнают,