рука.
Мальчик у ног разбирает шелка.
В кольца завьет их, сложит в пучки,
Справа и слева стены тонки, —
Громко играть на чужбине нельзя…
Падают нитки, беззвучно скользя.
«Кис! – говорит он. – Послушай же, Кис!
Ты как из сказки прилежная мисс:
Помнишь для братьев в пещере, без сна,
Платье плела из крапивы она».
Мать улыбается. Мальчик вздохнул…
«Кис, – говорит он, взбираясь на стул, —
Летом я к морю поеду опять?
Прыгать, смеяться, купаться, кричать…»
Светлое «да!» – вылетает из губ.
Теплые пальцы треплют за чуб.
Мальчик не видит, как милая «Кис»
Смотрит, смутясь, за оконный карниз.
Мальчик не знает, что много ночей
В сердце тревога все горячей:
Летнее солнце, здоровье, загар, —
Как раздобыть их мальчику в дар?
Дремлет мальчишка. Над ним в полусне
Летние дни закачались в окне:
Сосны, опушки, сотни затей,
Крики приятелей – русских детей…
Странная Кис… Почему-то она
Летом в Париже томиться должна.
Ей и в Париже – твердит – ничего.
Солнце и лес для него одного.
Разве нельзя вышивать под сосной?
Спать в гамаке под листвою сквозной?
Он бы ей крабов ловил на обед…
Сонные глазки нырнули под плед.
Мать вышивает киевским швом.
Город бездушный гудит под окном.
Пламень закатный небо рассек.
…
Есть ли кто в поле жив человек?
1928
Беспечный день
Море – камни – сосны – шишки…
Над водой крутой откос.
Две девчонки, два мальчишки,
Пятый – я, шестой – барбос.
У заросшего колодца,
Где желтел песчаный вал,
Я по праву полководца
Объявил войскам привал.
Пили воду. Много-много!
Капли вились мимо уст.
Через полчаса, ей-богу,
Стал колодец старый пуст.
Мы сварили суп в жестянке —
Из креветок и пшена.
Вкус – резиновой солянки…
Пес не ел, а мы – до дна.
Было жарко, душно, сухо.
Час валялись мы пластом.
А барбос, закинув ухо,
Грыз бутылку за кустом.
Мы от взрослых отдыхали, —
Каждый сам себе отец…
Хочешь – спи, задрав педали,
Хочешь – прыгай, как скворец.
Дымной лентой вьется копоть:
Пароход плывет в Марсель…
Хорошо по лужам шлепать
И взрывать ногами мель!
Крабы крохотные в страхе
Удирают под утес.
Младший мальчик без рубахи
В щель за крабом сунул нос.
Но девчонки, сдвинув шеи,
Верещат, как леший в рог:
«Са-ша Черный! По-ско-рее!
Под скалою ось-ми-ног…»
Боже мой, какая радость!
Прискакавши колесом,
Выдираем эту гадость
Вшестером (считая с псом)…
Брюхо – розовая мякоть,
Лапы – вроде бороды.
Вообще, не зверь, а слякоть,
Отчего ж мы так горды?
Мы несем его в жестянке
И решаем все у пня:
Пусть живет, как рыбка, в банке,
Под кроватью у меня…
Как рысак, барбос наш скачет,
Мы горды, – а он при чем?
Красный бок далекой дачи
Вспыхнул в соснах кирпичом.
Подбираем по дороге
Все, что выбросил прибой:
Руль с неведомой пироги,
Склянку с пробкой голубой…
Для чего? Не знаем сами.
Обошли знакомый грот.
Ветер влажными крылами
Подгоняет нас вперед.
Из-за мыса вышла лодка,
Вяло вздувши паруса.
Море ласково и кротко,
Словно сытая лиса.
За спиной трясется склянка.
У сарая сохнет сеть…
Осьминог уснул в жестянке:
Тише, дети. Не шуметь!..
1928