Юлия Горина Маршруты Азраила-8

* * *

Азраил-8 перед посадкой на несколько мгновений завис над космодромом Эльгейзе, словно для того, чтобы произвести больший эффект. Черная блестящая поверхность и хищные очертания необычного корпуса делали все звездолеты этого типа узнаваемыми с первого взгляда.

Еще несколько минут, и из недр угрожающей машины показался ее единственный пассажир и пилот, могучий двухметровый лиец. Черный глянцевый костюм и такой же плащ создавали впечатление полного единения капитана с кораблем. Вторая змееподобная голова прибывшего, обернув свою тонкую длинную шейку вокруг утопающей в мускулах гуманоидной, свисала с плеча и внимательно рассматривала расступающуюся толпу крошечными красными глазками.

Аллея от космодрома к судной площади кишмя кишела любопытными. Эльгейзовцы, люди, лийцы, каррины, всех возрастов и сословий, в пестрых одеждах, с нескрываемым отвращением и страхом на самом дне расширенных зрачков рассматривали не обращавшего на них внимания чужака.

Толпа сюда пришла развлечься, в то время как он, Грум, работать.

Судная площадь утопала в цветах и зелени — редкое зрелище, доступное только зимой. Уже по весне неумолимый зной выжжет почти всю растительность и превратит райский сад в полупустыню.

Эльгейзовские воины блестели гладко выбритыми головами по всему периметру площади. Переполненные трибуны и присутствие в золотой ложе королевской четы являлись верным признаком суда над персоной, успевшей порядком нашуметь своими подвигами.

Два шустрых мальчика в белых ливреях услужливо выставили для Грума тяжелое кресло, но он так и остался стоять, опираясь о спинку волосатыми руками.

Посередине площади возвышалась большая клетка, а в ней, с закованными в кандалы руками и ногами, сидел мужчина. Он был еще молод, и судя по бриллиантовым пуговицам на модной и некогда белоснежной сорочке — далеко не беден, а по ссадинам на лице и наскоро заживленному шраму от местного «инструмента правды» на обнаженной груди — отнюдь не сговорчив. Ветерок трепал его рыжие волосы, и приговоренный с наслаждением подставлял смуглое лицо то ли небу, то ли хорошеньким зрительницам женской трибуны.

Наконец появился общественный обвинитель Эльгейзе. Невысокий даже по меркам своей малогабаритной расы, тощенький, в белом, символизирующем незапятнанность правосудия балахоне, он взошел на трибуну и призывно поднял руку.

На площади воцарилась тишина.

— Граждане и гости Эльгейзе, вы собрались здесь, чтобы услышать приговор человеку, запятнавшему свою честь на нашей планете, как и на многих других. Встань, подсудимый!

Мужчина послушно поднялся, что-то разминая в пальцах.

— Мы, незапятнанный суд…

Неприметным движением человек щелкнул ногтем указательного пальца по подушечке большого.

Крошечный комочек влажной серой глины метко угодил обвинителю в грудь. Мельком взглянув на землистую точку, тот решил, что это муха, и смахнув ее рукавом, продолжил:

— Мы, незапятнанный суд…

На белой ткани балахона растертое пятно стало еще более заметным. С трибун послышалось шуршание и приглушенное хихиканье. Плечи подсудимого чуть подрагивали.

Грум довольно крякнул.

— …обвиняем человека, именовавшего себя Маком Говардом, Сквошем, Лимом, Мартесом, Роном ди Пальма и многими другими именами, а также известного как Рыжий таракан, Червь, Жила, Хорек, Красавчик…

— Спасибо, что заметили, — перебил его приговоренный с лучезарной улыбкой, склоняясь в полупоклоне.

— Молчи, отверженный! Я тебе не позволю превратить объявление приговора в балаган!

— Еще одно прозвище в коллекции, — пробормотал тот себе под нос, но так, чтобы было слышно.

— Ты совершил разбойное нападение на торговый флот Эльгейзе. Признаешь ли свою вину?

Признания, задокументированные и подписанные подсудимым, уже имелись у него на руках, но существовал регламент, и его приходилось придерживаться.

— Поклеп, господин общественный обвинитель! Я напал всего-то на восемь кораблей. Полагаю, ваш торговый флот численно несколько больше.

— Ты совершил кражу на Рее, похитив из Анклава жрецов изумрудное сердце, символ религии карринов! — продолжил по регламенту обвинитель, не реагируя на реплику приговоренного.

— Изумруд я действительно выкрал, но символ я честно оставил, правда в стеклянном исполнении, но им не понравилось.

Смешки усилились.

— Ты участвовал в организации побега разбойника Аррена…

— Я его еще и осуществил, не забудьте.

— Да уж не забуду, — огрызнулся обвинитель. — Кроме того, ты незаконно проник в королевские покои, оскорбив тем самым честь высочайшей фамилии!

— Я бы сказал, в покои инфанты. Кстати, зря старался, она не так уж хороша собой и неприступна, как говорят, а уж отыскать ее честь, дабы оскорбить…

Трибуны прыснули.

— … Господин общественный обвинитель, вы отказываете мне в реалистичном взгляде на вещи!

Королевская чета демонстративно покинула судилище.

— Прекрати немедленно! Это повторное публичное оскорбление… — коротышка задохнулся от возмущения, покраснел и осекся.

— Что, еще один суд? — улыбнулся пройдоха. — Да ладно, приплюсуй до кучи, я не обижусь. Хуже мне все равно уже не будет.

— За совершенные преступления планеты Альянса отказывают тебе в праве когда-либо ступить ногой на их поверхность, дышать их воздухом и пить их воду! Ты приговариваешься к вечному изгнанию!

Хитрая формулировка, только что озвученная обвинителем, означала смертную казнь. Просто когда-то давно планеты Альянса подписали хартию о неприятии убийства как меры наказания. Когда необходимость возвращения смертной казни стала очевидна, все оказались в сложной ситуации. Хартия не имела обратного хода, отменить ее оказалось невозможным. Однако все положения документа распространялись только на территорию планет, о космосе ничего сказано не было. И тогда Альянс создал касту палачей, представителю которой сейчас с рук на руки передавали приговоренного.

— Привет. Отличный костюмчик, — сказал он, когда поводок от наручников оказался в руках Грума.

— Шевелись давай, — проворчал лиец, поворачивая назад, к космодрому.

* * *

Грум сразу после выхода в космос снял с подопечного кандалы.

— Как тебя называть?

— Мартес, или просто Арт.

— Это твое настоящее имя?

— Нет, но оно мне нравится. Лучше Рыжего таракана.

— Кхе. Пожалуй, — ухмыльнулся палач.

— Ты не боишься меня расковывать?

— Отсюда не убегают. Есть хочешь?

— Не отказался бы.

— Что у нас имеется из еды? — спросил Грум