приготовил для него дело. Шендер Фикс, привыкший за свой век к насмешкам, не придавал значения тому, что станционные подводчики всегда трунили над балагулами:

— Ио́в, Ио́в, а ти далёко Шклов?

Он решил сделать своего сына балагулой, благо и лошадь и телега у него были.

Но время разбило все хорошие планы Шендера Фикса. Сперва подохла кляча; затем Ицхок перестал различать молочную и мясную посуду и начал курить в субботу, словом, записался в комсомол; и наконец поступил на службу в уездную милицию. И мещане, вместо того, чтобы потешаться над Ицхоком-балагулой, стали с почтением смотреть на красный околыш его фуражки.

Так старики Фиксы остались жить в своем доме на Стеклянной улице одни.

Шендер Фикс сгорбился, поседел, руки у него уже тряслись, но когда к ним в дом иной раз заходили отдохнуть с дороги крестьянки, Шендер Фикс еще вспоминал старое.

Он сластолюбиво чмокал губами и старался покрепче ущипнуть бабу за какое-либо мягкое место, по привычке остряка-ловеласа спрашивая при этом:

— Скажи, молодица, а скольки ты дала за эту обнову?

Потому Сора-Лея не хотела отпускать мужа на базар и уходила туда сама. Она разносила по базару квас и вареные бобы, и все местечко знало ее обычный клич:

— Боб ди грэйсе, боб ди грэйсе! Боб, боб, боб!

А Шендер Фикс, оставшись один дома, занимался своим делом. Он не мог сидеть, сложа руки и торговал исподтишка самогоном, контрабандным латвийским спиртом и разными мудреными польскими водками. Это дело Сора-Лея смело вверяла мужу: Шендер Фикс никогда не питал пристрастия к вину. И потому он торговал водкой не менее бойко, чем его жена хлебным квасом.

В столовой Ц.Р.К. спиртного не держали, а дом Шендера Фикса стоял от пресловутых «штанов» в каких-либо ста шагах.

И у Шендера Фикса каждый день бывали гости.

* * *

Однажды летом Сора-Лея по-обыкновению ушла с утра на базар, а Шендер Фикс остался дома. Сначала старик долго возился в огороде, выгоняя оттуда забравшихся соседских кур, а потом устал и пошел в дом. Он сел на крыльцо и, вытирая потное лицо и рыжую бороду, смотрел на Стеклянную улицу.

Стеклянная улица была пуста и вообще ничего интересного на ней нельзя было увидеть. Все так же нелепо — окнами на огороды, а черными бревнами на улицу — стоял дом меламеда Гузика. И уже примелькалась и не останавливала на себе ничьего внимания новая вывеска «военного и статского» портного Исера Драпа. Когда-то на ней был изображен глупый франт в сюртуке, а теперь живописец нарядил того же самого франта во френч с четырьмя громадными карманами.

И лишь вдали, над крышами домов, маячил длинный шест радиомачты, недавно установленной на хоральной синагоге. И Шендер Фикс, щитком приставив к глазам ладонь, с любопытством разглядывал эту диковинную штуку своими воспаленными, почти безресничными глазами.

Затем к Шендеру Фиксу подошел сосед-резник и рассказал о новой выходке этих, совсем зазнавшихся, кустарей.

Оказалось, что жестяник Фоля вконец разругался с раввином. Он не хотел платить за обрезание сына даже и половины того, что просил раввин, и не постеснялся прямо сказать ему:

— Очень хорошо! Ты говоришь, что тебе не нужны мои деньги? А кто сказал, что мне нужна твоя работа? Сделай милость, пришей отрезанное назад и не дури мне головы! Мой сын все равно будет комсомольцем!

— Я же говорю: слава богу, что в моем роде не было ни одного выкреста и ни одного ремесленника! — с гордостью сказал Шендер Фикс, выслушав возмущенный рассказ резника, и пошел заниматься делом.

Шендер Фикс открыл полутемную каморку, нарочито заваленную всяким хламом, достал оттуда несколько бутылок и пошел к себе в спальню. Здесь, в пустом платяном шкапу, у Шендера Фикса была устроена целая лаборатория: стояли разных величин рюмки, пустые бутылки, лежала жестяная лейка и клок желтой ваты, вырванной из старого одеяла, через которую Шендер Фикс процеживал самогон.

Шендер Фикс слегка прикрыл за собою дверь и принялся за свою обычную операцию. Он так увлекся работой, что не услышал даже, как на крыльце раздались шаги. И только когда из кухни прямо в спальню с криком примчался, подгоняемый чьими-то шагами, петух и незнакомый голос окликнул:

— Есть тут кто-либо?

Шендер Фикс встрепенулся.

Перед ним, с кнутом в руке, стоял какой-то молодой человек в очках.

— Вы — Шендер Фикс? — спросил он.

— Я, — ответил, несколько струсив старик, хотя вся фигура незнакомца от его пыльных, заплатанных сапог до приветливо улыбающихся глаз, — не внушала никаких опасений.

— Скажите, это вас зовут Емараем Емаревичем?

— Меня, — сконфузился Шендер Фикс.

Впрочем старику уже стало ясно, что этого человека опасаться не надо, раз он знал прозвище Шендера Фикса. Вероятно, кто-либо из всегдашних посетителей направил к нему своего знакомого, который искал, где бы выпить рюмку водки перед обедом в столовой Ц.Р.К.

— А вам какой налить, товарищ? — оживился Шендер Фикс. — Латвийской, кминувки, зубровки или, может быть, простого спирту? У меня есть самогон. Ух, какой самогон! — зажмурил свои красные глаза Шендер Фикс. — Чистый первак!

И старик уже повернулся назад, чтобы итти за самогоном.

— Постойте, постойте, никакой кминувки мне не надо! — вдруг остановил его незнакомец. — Пойдите лучше сюда, я вас чем-то угощу!

И он быстро пошел на кухню.

А сзади за ним в драных шлепанцах семенил недоумевающий Шендер Фикс.

И то, что случилось в несколько следующих минут, врезалось в память Шендера Фикса на всю его остальную жизнь.

На лавке, у окна кухни, сидел большеголовый, рыжий мальчик лет пятнадцати. Он был одет, как все деревенские дети, — в единственную посконную рубаху и такие же штаны; на голове болталась истрепанная солдатская фуражка без козырька с нелепым желтым околышем; а ноги были босы и черны — неизвестно от чего больше — от загара или от грязи.

Мальчик смотрел куда-то в одну точку и блаженно улыбался.

— Скажите, Шендер Фикс, знаете вы этого ребенка? — спросил незнакомец.

Шендер Фикс приставил ладонь ко лбу, брезгливо посмотрел на мальчишку издали и, еще ничего не понимая, но уже предчувствуя что-то неладное, твердо сказал:

— Чтобы дал бог я так часто видел болезнь, как я вижу его в первый раз!

— Так вот это — ваш сын, — вдруг легко и просто выпалил незнакомец.

И пока, вконец ошеломленный Шендер Фикс, собрался хоть что-либо возразить, незнакомец проворно достал из своего широкого кармана