же?

Сериков кивает. Помолчав, говорит водителю:

— Это — композитор Куриц. В одном классе учились… Большой был обалдуй…

— А сейчас, видишь, на своей «Волге» катит! А вы — в такси! — радостно говорит водитель и смеется.

Такси подъезжает к стадиону «Динамо», где полно людей и машин, как всегда перед большим матчем. Конная милиция сдерживает толпу.

Сериков идет по широкой лестнице, оглядываясь по сторонам…

31

Квартира Маши. Зинаида Васильевна кому-то отворяет дверь. Лицо Зинаиды Васильевны озаряется счастливой улыбкой:

— Владик!.. Маша, смотри, кто пришел!

В коридор выходит Маша, побледневшая, худая. Слабо улыбнулась.

— Владик?

— Он!

— Откуда ты?

— С милого Севера… Откуда же?

Лицо Владика — красное, плотное, заполярное, проспиртованное, глупое и доброе. И в то же время в этом лице что-то несокрушимо преданное, собачье. Когда Владик снял шляпу, видно, как он здорово лыс. Красной дубленой рукой протягивает Маше сверток.

— А это что такое?

— Так, пустяки. В ГУМе взял.

Владик все время улыбается, не сводя с Маши глаз.

Они заходят в большую комнату. На стуле у окна сидит старушка Калерия Петровна.

— А вы все здесь? Так и не переехали никуда? — удивляется Владик, оглядывая комнату. — Бабушка, здравствуйте! Вы меня помните? Это безобразие, товарищи, что вы до сих пор не переехали! Зинаида Васильевна, за это не хвалю! Никак не хвалю!

— Владик, вы же знаете — какие мы дельцы… — Зинаида Васильевна, все еще сохраняя счастливую улыбку на лице, машет рукой. — Я пойду чайник поставлю. Будем чай пить.

Зинаида Васильевна выходит.

— Ты знаешь, я ушла из театра, — говорит Маша.

— Что ты! Куда же?

— Я сейчас заведую ателье на Таганке. Я очень довольна. Работа очень живая.

— И муж доволен?

— Мужа у меня нет. Я разошлась.

— Что ты! — Владик хохочет. — Ну ты дае-ешь! Почему же?

— Потому, что — эгоист. Думал только о себе. Ах, все вы одинаковы… А как твои дела, Владик?

— Мои-то? Мои — прекрасно. Сделал восемьсот девяносто два концерта. Вся Арктика, Камчатка, Курилы, Магаданская область. По две ставки. Купил «Москвича». Хочу купить тут квартиру в кооперативном доме. Ну, что еще? Пожалуй, все… — Обежал взглядом комнату. На глазах его блестят слезы, но, может быть, тут просто смертельное желание выпить рюмку водки. — Предлагают филармонию, Москонцерт. Что хочешь. Звучу — как из пушки. Знаешь, как звучу.

Откашлялся, запел:

«Я забыл свой край родной…»

Маша слушает в задумчивости. Пришла Зинаида Васильевна с чайником, остановилась в дверях — тоже слушает, улыбаясь. Старушка Калерия Петровна дремлет на стуле.

32

…Сериков поднимается по ступеням возле метро «Динамо», запруженным толпой ожидающих, покупающих мороженое, толкающихся в очереди за программкой, кричащих: «У кого Север?», «Меняю Север на Запад!», «Нужно два на Южную!» Сериков напряженно и быстро оглядывается по сторонам. И вот он видит Вовку. В лице Серикова вспыхивает радость. Но он подходит к сыну не торопясь и небрежно берет его за руку.

— Давно стоишь? Ну, идем.

— Папа, вот еще Жека… — говорит мальчик, и из-за его спины появляется Жека.

— Пошли, Жека!

— Пап, а еще Коля…

— Где Коля?

Коля возникает так же неожиданно, как Жека.

— Ребята, вы с ума сошли. Как я вас всех проведу?

— Я думал, что ты можешь, — шепчет Вовка. — Я им сказал…

— Нет, не могу.

— Тогда идите без меня! — побледнев, говорит Вовка.

Сериков смотрит на него.

— Ладно! Как будто вы все — мои дети… Давайте руки. Кричите «папа».

Он берет Вовку и Жеку за руки. Вовка смотрит в сторону, махнув кому-то рукой. Сериков поглядел туда и видит стоящую в отдалении мать Вовки, наблюдающую за всей этой сценой. Рядом с нею стоит высокий мужчина в светлом костюме, в шляпе. Мужчина прислонился к крылу автомобиля.

— Кто это с твоей мамой? — спрашивает Сериков.

— Это Николай Николаевич. Он мне разрешил пойти с тобой на футбол.

— А! Спасибо ему… — кивает Сериков.

Мужчина издали делает какие-то жесты Вовке, показывая пальцем на часы и на автомобиль. Сериков ведет ребят к служебному входу. Они проталкиваются в гущу толпы. Толпа поглощает их.

1970