Дневная температура опускалась до +10–15 градусов. Мы все носили толстые свитера и жаловались на холод.

Мой бизнес не особенно процветал, несмотря на количество преступлений. Казалось, в это время года что-то расхолаживало приличных преступников. Растратчики, наверное, были заняты рождественскими покупками на деньги, которые они выудили из касс своих компаний. Количество мошенников с банковскими счетами и ипотекой снизилось, а телефонные жулики потеряли свои списки и интерес. Даже разводящиеся супруги, казалось, утратили боевой дух, возможно чувствуя, что вражду, с таким же успехом, можно отложить до весны.

Я продолжала делать кое-какие бумажные расследования, но больше ни к чему меня не призывали.

Однако, поскольку судебные тяжбы всегда были популярным видом спорта, я работала по обслуживанию процессов, для чего была официально зарегистрирована в округе Санта-Тереза. Работа добавляла солидный километраж моей машине, но зато не облагалась налогами и приносила достаточно денег, чтобы оплачивать счета.

Покой не должен был продолжаться долго, но я не могла предугадать, что наступает.

В 8.30 утра, в понедельник, 7 декабря, я взяла сумку, блейзер, ключи, и вышла из дверей, направляясь на работу. Я пропустила свою обычную пятикилометровую пробежку, не желая заниматься спортом в предрассветной тьме. Учитывая уют моей кровати, я даже не чувствовала себя виноватой. Когда я проходила через калитку, привычный скрип ее петель был прерван коротким воплем. Что это было — кошка, собака, младенец, телевизор? Ничего не подходило. Я остановилась, прислушалась, но слышала только обычный шум машин.

Двинулась вперед и, дойдя до машины, услышала звук снова. Я развернулась, прошла через калитку и направилась на задний двор. Когда я повернула за угол, появился мой домохозяин.

Генри восемьдесят семь лет и он владеет домом, к которому присоединяется моя квартира.

— Что это было?

— Самой интересно. Я услышала это только что, когда выходила из калитки.

Мы стояли, прислушиваясь к обычным утренним звукам. Целую минуту ничего не было, а потом началось снова. Я наклонила голову, как собака, насторожив уши и пытаясь понять, откуда исходит звук.

— Гас? — спросила я.

— Возможно. Подожди секунду, у меня есть ключ от его дома.

Пока Генри вернулся на кухню за ключом, я прошла несколько шагов между его участком и соседним домом, где жил Гас Вронский.

Как и Генри, Гасу было под девяносто, но в то время как Генри поражал ясностью ума, Гас доводил всех до белого каления. Он наслаждался заслуженной репутацией местного склочника. Такой человек звонит в полицию, если считает, что ваш телевизор слишком громкий, или ваша трава слишком длинная. Он звонил в службу контроля за животными, чтобы пожаловаться на лающих собак, бродячих собак и собак, которые справляли свои дела у него во дворе. Он звонил в городские службы, чтобы убедиться, что были выданы разрешения на мелкие строительные работы: ограды, веранды, замену окон или ремонт крыш. Он подозревал, что большинство ваших поступков являлись противозаконными и был всегда готов вас разоблачить.

Я думаю, что он не настолько заботился о соблюдении правил и законов, сколько любил поднимать шум. И если в процессе ему удавалось рассорить вас с соседом, было еще лучше.

Его энтузиазм нагадить ближнему, возможно, сохранял ему жизнь так долго.

Я никогда не сталкивалась с ним лично, но слышала много.

Генри был к нему терпелив, хотя ему не раз приходилось отвечать на надоедливые звонки.

В течение семи лет живя по соседству с Гасом, я наблюдала, как сгибали его годы. Когда-то он был высоким, но сейчас у него были закруглившиеся плечи и провалившаяся грудь, его спина формировала букву С, как будто невидимая цепь приковала его шею к невидимой гире, которую он таскал между ногами.

Все это я думала, пока Генри не вернулся со связкой ключей. Вместе мы пересекли газон Гаса и поднялись на крыльцо. Генри постучал.

— Гас? С тобой все в порядке?

Сейчас стоны были отчетливо слышны. Генри отпер дверь, и мы вошли в дом.

Последний раз я видела Гаса недели три назад, он стоял у себя во дворе и бранил двух девятилетних мальчишек, которые катались по улице на скейтбордах. Да, они шумели, но я думала, что их терпение и ловкость были удивительными. Я еще подумала, что пусть они лучше так расходуют свою энергию, чем бьют окна или гоняют консервные банки, чем развлекались мальчишки в мое время.

Я заметила Гаса на полсекунды позже, чем это сделал Генри. Старик упал. Он лежал на правом боку, с побелевшим лицом. Его плечо выскочило из сустава. Под майкой его ключица торчала, как недоразвитое крыло. Руки Гаса были длинные и тонкие, а кожа — почти прозрачная, так что я могла видеть разветвляющиеся вены на его плече. Темные синяки говорили о разрыве связок или сухожилий, лечение чего, несомненно, займет много времени.

Я почувствовала прилив боли, как будто сама расшиблась. Трижды мне пришлось застрелить человека, но это была чистая самозащита, которая не имела ничего общего с моей чувствительностью по поводу торчащих обломков костей и прочих видимых форм страдания.

Генри опустился на колени возле Гаса и попытался помочь ему встать, но его крик был таким резким, что он оставил эту идею. Я заметила, что слуховой аппарат Гаса выпал и лежал на полу, вне пределов его досягаемости.

Я увидела старомодный черный телефон с вращающимся диском на столике у дивана и набрала 911. Потом уселась, в надежде, что звон в моих ушах утихнет. Когда диспетчер ответила, я описала ситуацию и поросила прислать скорую помощь. Дала ей адрес, и положив трубку, подошла к Генри.

— Она сказала, от семи до десяти минут. Мы можем пока что-нибудь для него сделать?

— Попробуй найти одеяло, мы его укроем.

Генри всмотрелся в мое лицо.

— Что с тобой? Ты сама выглядишь не очень хорошо.

— Все нормально. Не волнуйся. Сейчас приду.

Планировка дома Гаса была такой же, как у Генри, так что мне не составило труда найти спальню. В комнате был беспорядок — кровать не застелена, одежда валялась повсюду.

Старинный комод и шкафчик были загромождены всякой дрянью. Пахло плесенью и набитыми мусорными мешками. Я вытащила одеяло из комка простыней и вернулась в гостиную.

Генри заботливо укрыл Гаса, стараясь не причинить ему боль.

— Когда ты упал?

Гас послал Генри полный боли взгляд. Его глаза были голубыми, нижние веки отвисали, как у бладхаунда.

— Ночью. Я заснул на диване. В полночь проснулся, встал, чтобы выключить телевизор, и споткнулся. Не помню, как упал. Одну секунду я стоял, следующую — уже лежал.

Его голос был дребезжащим и