создавали архитектурный ансамбль города.
Утверждая свое искусство, церковь постоянно обрушивалась на светские забавы и интересы: “Горе тем, кто ждет вечера с его музыкой — гуслями, флейтами, тамбуринами… тем, кто делает вид, что не знает, какой вред приносят гусли, игры, танцы и пение…”
Церковный проповедник порицает тех солидных горожан, которые внешне благопристойны, но увлекаются игрой уличных артистов, танцами и песнями, даже детей водят на пиры.
“А спросите-ка этих бесстыдных старцев, как жили пророки и апостолы? Или сколько было апостолов и пророков? Не знают они этого и не ответят вам. А вот если речь зайдет о лошадях или о птицах или о чем-либо другом, то тут они — философы, мудрецы!”
Одной из сильнейших церковных организаций были монастыри, игравшие вообще очень важную роль в истории средневековых государств.
По идее монастырь — добровольное братство людей, отрекшихся от семьи, от обычной жизни и целиком посвятивших себя служению богу. На деле монастыри были крупными землевладельцами-феодалами, владели селами, вели оптовую торговлю, ссужали деньги под ростовщические проценты и всегда находились в самой гуще жизни, принимая непосредственное участие в повседневной “суете мирской” и в крупных политических событиях.
Игумены монастырей наравне с епископами выступали как дипломаты, судьи, посредники.
В монастырях существовало резкое неравенство между бедняками без роду, без племени и выходцами из боярской или купеческой среды.
Высшие церковные власти — епископы и митрополит могли выбираться только из среды монахов, которых в отличие от обычных попов и дьяконов называли черным духовенством.
Некоторые центральные монастыри вроде Киево-Печерского (основанного в середине XI в.) стали своего рода духовной академией, куда охотно поступали сыновья крупных вельмож, стремившиеся сделать карьеру.
В таких монастырях были хорошие библиотеки; здесь велись летописи, записи внутренних монастырских событий, сочинялись проповеди, прославлялись монахи “подвижники”, “отшельники”, “молчальники”.
Богатая хозяйственная жизнь монастырей и наличие в них аристократической прослойки, избавленной (как видно из позднейших данных) от черной работы, заставляли администрацию принимать меры для создания такой декоративной завесы, которая прикрыла бы собой классовую сущность монастыря и отвлекла бы внимание горожан и крестьян.
Этой завесой стали “блаженные”, “юродивые” — психически ненормальные, слабоумные или искалеченные люди, недостатки которых беззастенчиво выставлялись напоказ всем посетителям монастыря. Сохранился рассказ об одном таком юродивом Исаакии, жившем в Печерском монастыре в 1060—1070-е годы. Он был “расслаблен телом и умом”, его мучили кошмарные видения, одет он был в недубленую козью шкуру; монастырские повара издевались над его слабоумием и заставляли ловить ворон. Исаакии то собирал детей и одевал их в монашеские одежды, то босыми ногами становился на горящую печь, то “поча по миру ходити, такоже уродом ся творя”. Рассказ об этом несчастном был введен в летопись, и автор-монах сознательно преподносил читателю образ “божьего избранника”.
К началу XIII в. мы видим проявления антицерковных и антимонашеских настроений. Один смоленский поп Авраамий, славившийся начитанностью и красноречием, обратил свою проповедь к очень широкому кругу горожан и крестьян, среди которых были и “малые”, и “рукодельные”, и рабы. Его учение было близко к учению западноевропейских вальденсов, выступавших против духовенства.
Смоленский епископ, игумены и попы повлекли Авраамия на суд, поставили мечников на дороге, чтобы никто не приходил к нему.
На суде “игумены и попы, если бы было возможно, сожрали бы его живым”. Предлагались различные виды казни: “Одни советовали заключить в тюрьму, другие — пригвоздить к стене и сжечь, третьи — утопить”.