дальше? — спросила она.

— Еще не знаю. Чем-нибудь другим.

Чарлин со значением взглянула на меня:

— Такое впечатление, что тебя, как и всех, что-то одолевает.

— Похоже, что так. Ну и что?

— Об этом упоминается в Манускрипте.

Посмотрев друг на друга, мы замолчали.

— Расскажи-ка об этом Манускрипте, — попросил я.

Она откинулась на стуле, как будто собираясь с мыслями, а потом внимательно посмотрела мне в глаза:

— Кажется, я уже говорила, когда звонила тебе, что несколько лет назад ушла из газеты и теперь работаю на одну фирму, которая исследует для ООН культурные и демографические изменения в мире. Последний раз я ездила от этой компании в Перу.

Когда я выполняла одно из исследований в университете Лимы, до меня постоянно доходили слухи о некоем Манускрипте. Однако добиться от кого-либо подробностей было просто невозможно, даже на кафедрах археологии и антропологии. А когда я связалась по этому поводу с властями, мне ответили, что ничего не знают.

Один человек подсказал мне, что на самом деле власти по какой-то причине стараются скрыть существование этого документа. Однако он тоже ничего толком не знал.

— Ты помнишь, — продолжала Чарлин, — я — человек любопытный. Когда моя работа была выполнена, я решила задержаться еще на пару дней и посмотреть — может, удастся что-нибудь выяснить. Поначалу мне не удалось обнаружить ни одной зацепки. Но однажды за завтраком в одном из кафе в предместье Лимы я заметила, что за мной пристально наблюдает какой-то священник. Спустя несколько минут он подошел ко мне и признался, что слышал, как утром я расспрашивала про Манускрипт. Священник не стал называть своего имени, но согласился ответить на все мои вопросы.

На какое-то мгновение моя собеседница в нерешительности умолкла и пристально посмотрела на меня:

— По его словам, Манускрипт относится к 600-му году до Рождества Христова. В нем предрекаются глобальные преобразования человеческого общества.

— Ну и когда же они начнутся? — усмехнулся я.

— В последние десятилетия двадцатого века.

— То есть сейчас?!

— Ну да, сейчас.

— Что же это за преобразования? — не унимался я.

На какую-то секунду Чарлин смутилась, но потом решительно заговорила:

— Священник поведал мне, что это некое возрождение сознания и что протекает оно очень медленно. Это не религия, но духовность его несомненна. Нам предстоит узнать нечто новое о жизни людей на нашей планете, о смысле нашего существования, и это знание, как он утверждал, совершенно изменит человеческую цивилизацию.

Она снова остановилась, а потом добавила:

— По словам священника, Манускрипт состоит из нескольких частей или глав, и каждая несет отдельное жизненное откровение. В Манускрипте предсказано, что именно сейчас люди начнут постепенно, одно за другим, познавать эти откровения, и по мере этого мы будем продвигаться вперед от того, что мы есть, к высшему уровню духовной жизни на Земле.

Я недоверчиво поднял бровь и покачал головой:

— И ты на самом деле веришь во все это?

— Ну, я полагаю… — начала она, но я ее перебил и указал на сидящих в зале под нами людей:

— Оглянись вокруг. Вот он, реальный мир. Разве меняется в нем хоть что-нибудь?

Не успел я произнести эти слова, как из глубины зала донесся полный негодования голос. Слов было не разобрать, но сказано было достаточно громко, чтобы весь зал замолчал и прислушался. «Еще одно ограбление», — было первое, что пришло мне в голову. Но я тут же понял, что это всего лишь ссора. Из-за столика вскочила женщина лет тридцати, возмущенно глядя на своего собеседника.

— Нет! — пронзительно кричала она. — Я хочу других отношений! Понятно тебе? Других!

Она подхватила свои вещи, швырнула на стол салфетку и быстро вышла.

Мы с Чарлин смущенно смотрели друг на друга: ведь этот инцидент случился именно тогда, когда мы говорили о сидящих внизу. В конце концов Чарлин кивком указала на столик, за которым сидел оставшийся в одиночестве мужчина, и проговорила:

— Вот этот реальный мир и меняется.

— Но каким образом? — Я никак не мог прийти в себя.

— Преобразование начинается с Первого откровения, и, как утверждал священник, это откровение обнаруживается на первых порах бессознательно и выражается в поднимающемся откуда-то из глубины души нетерпении.

— Нетерпении?

— Да.

— И что же нам не терпится сделать?

— В этом-то все и дело! Поначалу трудно даже сказать — что. В Манускрипте говорится, что нам начинает открываться какой-то другой опыт… иногда случается так, что начинаешь чувствовать себя иначе, ощущаешь в жизни большую наполненность и вдохновение. Но мы не знаем, ни что собой представляют эти ощущения, ни как сохранить их. И когда это состояние проходит, остается лишь чувство неудовлетворенности, и кажется, что нет больше сил терпеть нашу жизнь во всей ее обыденности.

— Ты считаешь, что женщина, которая сейчас устроила скандал, разошлась так из-за этого нетерпения?

— Да. Она ничем не отличается от любого из нас. Мы все стремимся к более полной жизни и не хотим мириться с тем, что, как нам кажется, приводит нас в уныние. Именно эти не дающие людям покоя искания лежат в основе характерного для последних десятилетий типа поведения — «я прежде всего», проявление которого можно усмотреть в каждом — от банкира с Уолл-стрит до бандита из уличной шайки.

— А когда дело доходит до отношений с другими, — добавила Чарлин, буквально пронзая меня взглядом, — мы становимся такими требовательными, что делаем эти отношения почти невозможными.

При этих словах мне пришли на ум два моих последних увлечения. Они были поначалу захватывающими, но в течение года оба сошли на нет. Чарлин терпеливо ждала, пока я снова вспомню о ней.

— Так что же в действительности происходит с нашими любовными увлечениями? — поинтересовался я.

— Мы долго говорили об этом со священником. Он утверждает, что когда партнеры излишне требовательны друг к другу, когда каждый считает, что другой должен жить в его или ее мире и непременно принимать участие в облюбованной им или ею деятельности, то противостояние становится неизбежным.

Сказано было в самую точку. Мои последние увлечения действительно обернулись в конечном счете борьбой за главенствующую роль. Как в первом, так и во втором случае оказалось, что нас обоих не устраивает распорядок дня другого. Наши отношения разворачивались чересчур стремительно. У нас было слишком мало времени для того, чтобы вместе решить, что делать, куда ходить, какие цели ставить перед собой. В конце концов вопрос, кто будет верховодить, кто задаст тон всему,