class="book">Тираж, к счастью, не был немедленно распродан; роман дождался моего

случайного появления в российской столице. Разглядев на великолепном

московском книжном прилавке поменявшую родословную и форму пятен кошку, я

чуть не упал в обморок – как выяснилось, от безграмотности, смешанной со

стыдом. Автор предисловия к новому изданию переводчик Евгений Солонович

(прошу не путать с переводчицей романа Еленой Дмитриевой) рассказал, что

давным-давно, в 1961 году, когда "Леопард" вышел в свет, он отважно спросил у

Брейтбурда, отчего тот подменил хищника – и заодно целый пласт

художественных образов. Ну, не цензура же заставила… "А многим ли известно,

что такое ’гепард’?" – ответил покойник. Этим литературно-зоологическое

разбирательство гагаринского периода и завершилось. Кстати сказать, оно имело

место и в других странах. Лукино Висконти, сделавший фильм по роману,

разумеется, назвал его "Il Gattopardo". Без комментариев. Но на англоязычные

экраны он вышел как "The Leopard". Прошу любить и жаловать.

Настоящая беда состоит в том, что нас снова надули. Пожалуй, хуже, чем в

первый раз – ибо теперь обман был научно пропиарен. Лично я больно пострадал

за свое обоснованно наказуемое легковерие.

Дело в том, что (как, увы, дошло до меня далеко не сразу), гепард по-

итальянски – отнюдь не "gattopardo", а "ghepardo" (если вообще не

международное "cheetah")... "Gattopardo" – это нечто совсем другое. Согласно

словарям, это либо "серва́л" (он же "gattopardo africano"), либо [американский]

"оцело́т". То есть – одно из некрупных кошачьих. Это же утверждается в

"Википедии":

"The title is rendered in English as "The Leopard" but the Italian word gattopardo refers to the American ocelot or to the African serval".

Автор статьи в "Вики" мудро добавил:

"Il gattopardo may be a reference to a wildcat that was hunted to extinction in Italy in the mid-19th century – just as Don Fabrizio was dryly contemplating the indolence and decline of the Sicilian aristocracy".

То есть: Лампедуза, вероятно, изобразил на гербе князей Солина

истребленного в XIX веке малоаристократического итальянского дикого кота,

4

филологически – иронически – "оцелото-сервала", вымершего одновременно с

настоящей сицилийской знатью. Утверждение весьма правдоподобное, ибо,

насколько мне известно, это животное, имевшее собственное латинское название

(Felis silvestris), не получило особого итальянского именования. Вдобавок, в

основе герба Солина в любом случае лежит собственный герб Лампедузы, в

центре которого изображено некое далеко не царственное животное. Судите

сами.

Так что, увы, не леопард и не гепард – а, скорее всего, итальянский дикий кот.

Что, как ни странно, многое объясняет.

Итак, Брейтбурд, автор "Леопарда", написал предисловие к томику Павезе, видимо, первую, впоследствии обильно цитировавшуюся работу об этом писателе

на русском языке. Как и следовало ожидать, предисловие включало забавно

разработанную биографию писателя. Брейтбурд умолчал о противоестественном

членстве Павезе в фашистской партии (1932-1935 годы), закончившемся его

арестом, подробно оговорил его неореализм, бесспорную любовь к деревне,

иноземные культурные интересы, мифическую антифашистскую деятельность,

последующее членство в компартии и поздно оформившиеся, но полновесные

левые взгляды. Он перечислил авторов, которых Павезе переводил с английского,

предусмотрительно исключив из их числа Джойса. Забыл он и об этнологических

досугах Павезе, в частности, о том, что тот издавал по-итальянски Малиновского и

5

Проппа. Разумеется (вот она, точка опоры, нажав на которую мы, может статься, перевернем мир), у него хватило вкуса и неоригинальности упомянуть оба

хрестоматийных романа писателя (любовных, не литературных). Один – якобы

платонический, безымянный, сакрально невыговариваемый, оттого даже опасный;

его персоналии Брейтбурд оставил при себе, если вообще до них добрался.

Второй – сугубо плотский, завидный, великосветский, как сейчас говорят,

гламурный, отягченный виной, попутанный на самоубийстве, завершившийся

колоссальным скандалом, породивший убийственный шедевр и изрядную

сопутствующую литературу.

3

Про первый роман принято рассказывать следующую басню, выжатую

Брейтбурдом – единственным доступным мне в 1975 году источником –

прискорбно, как лимон. Он сообщил читателю, что Павезе был (так логично)

арестован фашистской контрразведкой, что непосредственной причиной ареста и

ссылки Павезе стала женщина, которую он любил в трудные тридцатые годы,

коммунистка-связная-подпольщица, отношения с которой (анахронизм, если такое

в любви бывает) сложились у Павезе трагически. "Мучительный разрыв с ней", по

Брейтбурду, наложил неизгладимый отпечаток на всю жизнь Павезе и послужил

"причиной глубочайшего душевного кризиса писателя". Дат Брейтбурд из

осторожности не приводит, поминает только начало тридцатых годов, хотя ничего

не стоит датировать полицейскую развязку романа тривиальными 1935-36 годами.

Иностранные подцензурные (тесно связанные с легендой о Павезе) источники

рассказывают эту историю еще трогательнее, не гнушаясь, однако, ни деталями,

ни сюжетной гармонией. Если принять их всерьез, в упомянутые ранние

тридцатые годы у Павезе, успевшего (не без труда) защитить дипломную работу

по Уитмену и вписаться в работу некоего туринского издательства, был серьезный

роман с молодой преподавательницей математики (все-таки не со студенткой, как

я где-то читал), которая в посмертно опубликованных дневниках писателя, а также

в знаменитой биографии Il vizio assurdo ("Абсурдный порок"; к пороку мы еще

вернемся), написанной Давидом Лайолой ( Davide Lajolo, весьма достойная

фамилия, еще один семиотический след в нашей истории), многолетним

приятелем Павезе, названа la donna dal a voce rauca – "женщиной с хриплым

голосом". Она была коммунисткой, в ту пору коммунисткой активной. Как

6