из народу,
Как говорится, парень свой.
Ему хотелось очень выпить,
Ему хотелось закусить.
И оба глаза лейтенанту
Одним ударом погасить.
Однажды ночью он сменился,
Принес бутылку коньяку.
И так напился, так напился —
До помутнения в мозгу.
Деревня старая Ольховка
Ему приснилась в эту ночь:
Сметана, яйца и морковка,
И председателева дочь…
Затем он выпил на дежурстве
И лейтенанту саданул.
И снилось пиво, снились воды —
И в этих водах он тонул.
У павильона «Пиво-воды»
Лежал счастливый человек.
Он вышел родом из народу,
Ну, вышел и упал на снег.
Окончен процесс
Окончен процесс, и нас выводили,
Ты что-то хотела мне взглядом сказать.
Взволнованно губы мне что-то шептали,
Но сердце мое не могло отгадать.
Друзей осудили на разные сроки,
Лишили свободы на десять и пять.
Меня ж посчитали «особо опасным»,
И приговор был — меня расстрелять.
А друг мой Никола рыдал, как ребенок, —
Ему было жалко бедняжку меня.
Я очень страдаю, я горько рыдаю,
Никто не воротит свободы ни дня!
И вот я сижу, дожидаюсь расстрела
И думаю думу одну только я —
Увидеть старушку свою перед смертью
И девушку ту, что любила меня.
В осенний день…
В осенний день,
Бродя как тень,
Зашел я в первоклассный ресторан.
Но там приют нашел холодный —
Посетитель я не модный,
Сразу видно, что пустой карман.
Официант,
Ну точно франт,
Сверкая белоснежными манжетами,
Он подошел, шепнув на ушко:
— Здесь, парнишка, не пивнушка,
И таким, как ты, здесь места нет.
А год спустя,
За это мстя,
Фартовых я нашел ребят
И, подводя итог итогу,
Встал на гладкую дорогу
И надел шкареты без заплат.
Официант,
Все тот же франт,
Сверкая белоснежными манжетами,
Он подошел ко мне учтиво,
Подал с поклоном пару пива,
Передо мной вертелся, как волчок.
Кричу: Гарсон! —
И тут же — он. —
— В отдельный кабинет перехожу я!
И подавай-ка мне артистов,
Скрипачей, саксофонистов,
Вот теперь себя здесь покажу я!
Сегодня ты,
А завтра я.
Судьба-злодейка ловит на аркан.
Сегодня пир даю я с водкой,
А завтра, сидя за решеткой
Напеваю песню «Шарабан».
Ах, шарабан мой, американка,
Какая ночь, какая пьянка!
Хотите пейте, посуду бейте,
Мне все равно, мне все равно!..
Скокарь
Эх, скокарь, скокарь, скокарь,
А мусор кнокал, кнокал,
Поймав его на скоке,
Заботился о сроке.
И, взяв его за ухо,
Лягавый долго нюхал,
В карманах его рыскал,
А скокарь испарился.
Остались лишь отмычки,
Жиганские привычки,
Остался ломик-фомка
И с барахлом котомка.
Остались лишь перчатки
И пальцев отпечатки,
И след на сигарете,
И личность на примете.
Начальник огорчился,
В мундирчик обрядился,
Отправился до дому,
А там родных, знакомых!
Встречает телеграмму:
«Привет с Одессы-мамы!
Отправил ее урка,
А адрес взял в дежурке».
Вот вам одесский номер,
Начальник взял и помер,
Не вынес этой хохмы,
Начальник взял и сдохнул!
На Молдаванке музыка играет
На Молдаванке музыка играет,
Кругом веселье пьяное бурлит.
Там за столом доходы пропивает
Пахан Одессы Костя Инвалид.
Сидит пахан в отдельном кабинете
И поит Маньку розовым винцом
И между прочим держит на примете
Ее вполне красивое лицо.
Он говорит, бокалы наливая,
Вином шампанским душу горяча:
«Послушай, Маша, детка дорогая,
Мы пропадем без Кольки Ширмача.
Торчит Ширмач на Беломорканале,
Толкает тачку, двигает киркой,
А фраера вдвойне богаче стали —
Кому же взяться опытной рукой?
Ты поезжай-ка, милая, дотуда
И обеспечь фартовому побег,
Да поспеши, кудрявая, покуда
Не запропал хороший человек».
Вот едет Манька в поезде почтовом,
И вот она у лагерных ворот,
А в это время с зорькою бубновой
Идет веселый лагерный развод.
Канает Колька в кожаном реглане,
В военной кепке, яркий блеск сапог,
В руках он держит важные бумаги,
А на груди ударника значок.
«Ах, здравствуй, Маша, здравствуй, дорогая,
Как там в Одессе, в розовых садах?
Скажи ворам, что Колька вырастает
Героем трассы в пламени труда.
Еще скажи, он больше не ворует,
Блатную жизнь навеки завязал,
Что начал жизнь он новую, другую,
Которую дал Беломорканал.
Прощай же, Маша, помни о канале,
Одессе-маме передай привет!»
И вот уж Манька снова на вокзале,
Берет обратный литерный билет.
На Молдаванке музыка играет,
Кругом веселье пьяное шумит.
Там за столом, бокалы наливая,
Сидит пахан и мрачно говорит:
«У нас, воров, суровые законы,
Но по законам этим мы живем,
И если Колька честь свою уронит,
То мы его попробуем пером».
Но Манька встала, встала и сказала:
«Не троньте Кольку, а то всех я заложу,
Я поняла значение канала,
За это Колькой нашим я горжусь!»