„Стиль-керамика“. Россия-Франция».

Перфильев вошел в приемную. Из-за стола не торопливо, но и не слишком медленно, с достоинством поднялся секретарь — высокий ладно скроенный молодой человек.

— Что с вывеской? Почему так долго? — спросил его Перфильев.

— Задерживает художник, которому заказали макет, — спокойно ответил секретарь.

— Поторопите, пожалуйста. И вот что: если будет рисованная «золотом», под стеклом, — шпана снова разобьет. Надо из какого-нибудь нашего композита, рельефное литье. Это надежно, если, конечно по ней не будут лупить из автомата.

— Будет сделано, — коротко ответил секретарь.

Он нравился Перфильеву: немногословен, исполнителен, пунктуален, всегда выбрит, хорошо причесан, одет не броско, но элегантно. Его спокойствие передавалось и Перфильеву.

— Мне нужен Белояровск, глава администрации, — сказал Перфильев, входя в свой кабинет.

— Понял, — лаконично ответил секретарь, шедший следом.

Минут через семь зазвонил телефон, Перфильев снял трубку:

— Белояровск? Гурген Арменакович? Здравствуйте! Перфильев… Да-да… В трудах и заботах… А вы?.. Понятно… Я вот по какому делу: у вас там конфликт с моим директором карьера Копыловым. В чем проблема? Комиссия по экологии?.. Ясно… Чтоб было полюбовно, предлагаю такой вариант: через месяц-два пригоню на карьер импортную дорожно-строительную технику. Мы все рекультивируем. Больше того: если обеспечите битумом, я построю и вам дороги… Разумеется, за мой счет. После окончания работ тридцать процентов техники безвозмездно я передам вашим муниципальным трудягам. Годиться?.. Очень хорошо. Значит договорились: Копылов может пока продолжать работы?.. Спасибо. Всего доброго, — он положил трубку.

Итак решение нашлось: летит в Париж, на всю сумму, что на резервном счете, закупает в парижском бюро американской фирмы «Катерпиллер» бульдозеры, автокраны, грейдеры, скреперы, катки. Так или иначе собирался приобретать эти машины, но еще не решил у кого: у «Катерпиллера» или у японской «Камацу». Теперь резервный счет будет аннулирован самым элегантным образом: деньги перечислены «Катерпиллеру», с парижским шефом фирмы он знаком, тот обрадуется такой сделке. Машины уйдут в Белояровск. Оба зайца будут убиты…

На пульте зажглась красная пуговка, послышался голос секретаря:

— Павел Александрович, с вами хочет говорить некий Батров Евсей Николаевич, генеральный директор фирмы «Улыбка».

— По какому вопросу?

— Сказал, по конфиденциальному.

— Соедините, — Перфильев снял трубку. — Слушаю.

— Павел Александрович, здравствуйте. Хотелось бы повидаться.

— В связи с чем?

— Если не возражаете, изложу при встрече.

Перфильев посмотрел на часы, сказал:

— Через сколько вы можете быть?

— Через полчаса.

— Хорошо, я закажу пропуск на ваше имя. Адрес наш…

— Я знаю, — перебил Батров…

Он приехал точно через полчаса. Невысокий, худощавый, чуть больше пятидесяти, залысины, сильно поредевшие светло-каштановые волосы, щеки запавшие, какого-то серо-желтого болезненного цвета, глаза тоскливо-настороженные. Гость сел в кресло, дернул кверху штанины коричневых брюк, обнажились серые простые хлопчатобумажные перекрученные носки. И плебейский жест подтягивать вверх штанины прежде, чем сесть, и эти носки покоробили Перфильева.

— Я постараюсь быть краток, — сказал посетитель.

— Надеюсь, — вежливо улыбнулся Перфильев.

— Моя фамилия Батров Евсей Николаевич.

— Это я уже знаю.

— Я генеральный директор фирмы «Улыбка».

— Кому же вы улыбаетесь?

— Мы не улыбаемся. Мы производим кое-что для стоматологии, скажем, заготовки съемных протезов, коронок, некоторый инструментарий и тому подобное.

— Полезное дело. Ну, а я вам зачем?

— Хотелось бы размахнуться. Мы несколько знакомы с работой НПО, с его большими возможностями. Что если нам объединить капиталы? У нас есть талантливые разработчики, мы их выманили из бюджетных НИИ, есть хорошие наработки по композитам. Вы ведь тоже занимаетесь композитами? Мы можем вложить большие деньги, выгода очевидна, — он посмотрел на Перфильева.

— Буду откровенен, Евсей Николаевич, — выслушав ответил Перфильев, главная выгода для меня — быть самостоятельным. Я не любитель партнерства, оно всегда чревато конфликтами. Это первое. В дополнительных капиталах я особой нужды не испытываю. Это второе. И последнее: у меня есть хорошие контакты с немцами и французами, производящими композиты и инструментарий для стоматологии. Когда мне захочется этим заняться, как вы сами понимаете, резонней связаться с ними. Но на всякий случай свои координаты вы мне оставьте.

— Жаль, — Батров пожевал вялыми бесцветными губами. — Жаль, — он поднялся, протянул визитную карточку и на прощание сказал: «Все-таки вы на досуге еще раз подумайте».

Перфильев кивнул. Когда Батров вышел, Перфильев позвонил по внутренней связи. Трубку снял Лебяхин.

— Василий Кириллович, у меня тут был человек по фамилии Батров. Зовут его Евсей Николаевич. Фирма «Улыбка». Она хочет выйти замуж за меня.

— Ты согласился? — спросил Лебяхин.

— Разумеется, нет. Но если девушка предлагает себя в жены, хорошо бы знать, из какой она семьи, что за душой, какое приданое и на что она способна.

— В постели? — засмеялся Лебяхин.

— На кухне.

— Адрес знаешь?

Перфильев, глянув на визитную карточку Батрова, продиктовал.

— Погоди минутку, посмотрю в справочник… Это где-то в районе метро «Рязанский проспект», — после паузы сказал Лебяхин.

— Я хотел бы иметь информацию об этой фирме и ее хозяевах.

— На когда тебе это нужно?

— К моему возвращению из Парижа.

— Когда летишь?

— В конце недели.

— Ладно. У тебя все?

— Да…

Ни к кому летит в Париж, ни за каким чертом, Лебяхин не поинтересовался, было не принято, каждый на фирме занимался своим делом. Оба — Перфильев и Лебяхин — с самого начала установили правило: не задавать вопросов, не связанных с твоей работой. Перфильев знал: к его возвращению Лебяхин безусловно исполнит просьбу-приказ…

4. МОСКВА. ПАРИЖ. СЕГОДНЯ

С вечера Перфильев уложил в дорожный кейс три новенькие сорочки, бритву, пасту, три пары носков, на всякий случай мишеленовскую карту дорог Франции; билеты в оба конца, два паспорта сунул в карман пиджака. Рейс осуществлялся лайнером «Эр-Франс». В Москве во время посадки шел осенний холодный дождь с просверком мокрых снежинок. Когда подлетали к Западной Европе, небо очистилось, стюардесса сообщила, что в Париже сухо, небольшая облачность, плюс одиннадцать. Он знал, что