- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (97) »
твоих конец,
Уж ножик над елдою!
Напрасно еть усердно мнишь
Девицу престарелу,
Ты блядь усердьем не смягчишь,
Под хуем поседелу.
Кляни заебины отца
И матерну прореху.
Восплачьте, нежные сердца,
Здесь дело не до смеху!
Проходит день, за ним другой,
Неделя протекает,
А поп в обители святой
Под стражей пребывает.
О вид, угодный небесам?
Игуменью честную
Ебет по целым он часам
В пизду ее кривую,
Ебет… но пламенный елдак
Слабеет боле, боле,
Он вянет, как весенний злак,
Скошенный в чистом поле.
Увы, настал ужасный день.
Уж утро пробудилось,
И солнце в сумрачную тень
Лучами водрузилось,
Но хуй детинин не встает.
Несчастный устрашился,
Вотще муде свои трясет,
Напрасно лишь трудился;
Надулся хуй, растет, растет,
Вздымается лениво…
Он снова пал и не встает,
Смутился горделиво.
Ах, вот скрипя шатнулась дверь,
Игуменья подходит,
Гласит: «Еще пизду измерь»
И взорами поводит,
И в руки хуй… но он лежит,
Лежит и не ярится,
Она щекочет, но он спит,
Дыбом не становится…
«Добро», игуменья рекла
И вмиг из глаз сокрылась.
Душа в детине замерла,
И кровь остановилась.
Расстригу мучила печаль,
И сердце сильно билось,
Но время быстро мчится вдаль,
И темно становилось.
Уж ночь с ебливою луной
На небо наступала,
Уж блядь в постели пуховой
С монахом засыпала.
Купец уж лавку запирал,
Поэты лишь не спали
И, водкою налив бокал,
Баллады сочиняли.
И в келье тишина была.
Вдруг стены покачнулись,
Упали святцы со стола,
Листы перевернулись,
И ветер хладный пробежал
Во тьме угрюмой ночи,
Баркова призрак вдруг предстал
Священнику пред очи.
В зеленном ветхом сюртуке
С спущенными штанами,
С хуиной толстою в руке,
С отвисшими мудами.
— «Скажи, что дьявол повелел»,
— «Надейся, не страшися»,
— «Увы, что мне дано в удел?
Что делать мне?» — «Дрочися!»
И грешный стал муде трясти
Тряс, тряс, и вдруг проворно
Стал хуй все вверх и вверх расти,
Торчит елдак задорно.
И жарко плешь огнем горит,
Муде клубятся сжаты,
В могучих жилах кровь кипит,
И пышет хуй мохнатый.
Вдруг начал щелкать ключ в замке,
Дверь громко отворилась,
И с острым ножиком в руке
Игуменья явилась.
Являют гнев черты лица,
Пылает взор собачий,
Но вдруг на грозного певца,
На хуй попа стоячий
Она взглянула, пала в прах,
Со страху обосралась,
Трепещет бедная в слезах
И с духом тут рассталась.
— «Ты днесь свободен, Ебаков!»
Сказала тень расстриге.
Мой друг, успел найти Барков
Развязку сей интриге
— «Поди! Отверзты ворота,
Тебе не помешают,
И знай, что добрые дела
Святые награждают.
Усердно ты воспел меня,
И вот за то награда» —
Сказал, исчез — и здесь, друзья,
Кончается баллада.