- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (6) »
стало жарко. Нагнув голову, он шагнул в сени. Ему тоже хотелось хлопнуть дверью.
Федя был во дворе.
— Давно здесь живешь?
— Два года и три месяца.
— …И три месяца, — задумчиво повторил летчик. — Ну, пойдем, проводишь меня немного.
— Зачем?
— Затем, — сказал летчик. — Познакомимся. Придешь в следующий раз на аэродром — будет у тебя там знакомый. Ты с ребятами дружишь?
— Дружу. Только на улице. Домой она не пускает.
— Хорошо, — сказал летчик. — Идем.
Федя нерешительно потоптался на месте.
— А слово я не продал, — сообщил он. — Я когда говорил, фигу в кармане держал.
— Ну и что?
— И то… — сказал Федя. — Тогда не считается, вот что.
* * *
Отец погиб в апреле 1945 года в воздушном бою над чешским городом Братиславой. Федя родился через два месяца после его смерти. Два года назад ушла в тайгу и не вернулась Федина мать — инженер по лесному делу. Мальчик остался у тетки, которая недели две горевала и плакала. Тетка не умела плакать без слов. — Ей теперь все равно, — говорила она. — А мне за что такое? За что? Феде нестерпимо было видеть ее опухшее от слез лицо и то, как она привычно и торопливо крестится после еды, но тут же, взглянув в окно, выбегает на улицу и визгливо, краснея от натуги, начинает орать на ребят, играющих возле дома. Феде нестерпимы были ее разговоры с богом, которого она, кажется, жалела, как и себя, но которому все-таки жаловалась на свою долю, на погибшую сестру и на самого Федю. Бог висел на стенке в углу. Это был человек с усталым взглядом, как будто измученный бесконечными теткиными просьбами. Из своего угла он печально смотрел на тетку, слушал ее брюзжанье и, казалось, сам готов был крикнуть ее же словами: — Господи, да когда же все это кончится! Когда тетка вытирала полотенцем тарелки или стирала Федину рубаху, то с лица ее не сходило выражение скорби и, как ни странно, тихой внутренней радости. Ей было приятно, что она мучается и что мучения эти видны всем, в том числе богу и Феде. Тетка любила страдать и умела это делать… — Может, она и не сестра маме? — сказал Федя летчику. — Мама к ней не ходила. Она была веселая… И фамилии у них разные. Свесив ноги в канаву, они сидели у дороги на полпути к аэродрому. — Чудачина ты, — отозвался летчик. — У твоей мамы фамилия мужа. — Папина? — Да. Федя опустил голову и зябко повел плечами. Стало тихо. В этой тишине плыл далекий, еле слышный звон. Он доносился сверху. Высоко над поселком шла четверка самолетов с лихо заломленными назад крыльями. Они появились прямо из неба и растворились в небе, оставив после себя розовый пенистый след. — Почему они у нас не садятся? — Это военные машины, — сказал летчик. — Знаешь, на какую высоту они забираются? Там небо уже не голубое, а темно-синее, и даже днем светят звезды. — Откуда ты знаешь? — Знаю. — Летчик поднялся, отряхнул брюки. — Ты приходи на аэродром, летать научу. Спросишь Гогу Сизова. Договорились? — Приду, — сказал Федя.* * *
Федю пускали всюду, даже в радиорубку. Его видели то в ремонтных мастерских, то в кабине тягача-буксировщика, то в учебном классе, где на стенах висели пропеллеры и разрезанные цилиндры на досках. Но больше всего Федя любил полеты с Гогой. В этих полетах Федя сидел на пилотском кресле, Гога — справа, пассажиром. Федя сжимает ручку управления, ноги его лежат на педалях. Он слушает негромкие команды летчика. — Крен влево! Ручка плавно идет влево. Только ручка! Ноги замерли на педалях. Ни в коем случае нельзя качнуть педалями. Не вираж, а крен. Только ручка!.. — Выравнивай! — и сразу: — Правый вираж с набором высоты! Правая педаль… ручка на себя и чуть вправо… Еще на себя… «Здорово! Молодец! Я молодец!..» Федя косится на Гогу. Тот отрицательно покачивает головой. — Ты свалил машину в штопор, — с огорчением говорит он. Штопор! Вихляясь волчком, земля несется навстречу самолету. Она приближается с каждой секундой… Левая педаль утоплена до отказа. Ручка от себя или на себя? Постой, как же ручка?.. Кажется так! Теперь хорошо! Хорошо? Снова взгляд направо. — Какая была высота? Федя, чувствуя неладное, на всякий случай прибавляет: — Тысяча метров. — Нет, — говорит Гога. — Высота была двести метров. Ты у нас покойник. — Я тороплюсь, когда ты командуешь, — говорит Федя. — Лучше я сам. — Ну что ж, давай сам. Короткое движение руки к щитку… Стартер… газ… еще газ… Ручка на себя… еще на себя… Все точно, все как нужно! Гога уже не хмурится. Значит, все в порядке. Над головой плывут облака… Если не смотреть на поле и самолеты, стоящие на нем, то кажется, что «шаврушка» постепенно отрывается от земли и уходит в полет. Спокойный горизонтальный полет. Никаких виражей. Тут Федя не собьется. Легкими покачиваниями педалей и ручки он выравнивает машину. — Где мы? — Гога смеется. Но теперь Федю не запутаешь. — Какой ветер? — Южный. «Южный», — значит, взлетали прямо на юг. Прошло минут пять… — Внизу — Канготово! Гога хохочет, показывая чуть ли не все тридцать два зуба. «Чего ему так смешно?» Еще через пять минут: — Где мы? — Под нами — Искуп. Внезапно Гога приподнимается и, опершись руками о борт, выпрыгивает из машины на поле. Ну, это уже свинство! На «шаврушках» летают без парашютов. Федя встает с кресла и вытягивается, разминая ноющую спину. — Ты уже покойник! — сердито говорит он. — Высота была двести метров. Ты разбился насмерть. Вместо ответа Гога показывает на рукоятку тормоза. Она отведена до упора. Колеса схвачены намертво. Значит, не было никакого полета. В лучшем случае «шаврушка», завывая от натуги, проползла на брюхе несколько метров. Федя смотрит на тормоз и краснеет. — Ну, довольно, — говорит Гога. — Идем в столовую. И Федя понуро бредет за Гогой в столовую.* * *
Вечером Федя долго ворочается на скрипучей раскладушке, поставленной рядом с кроватью Гоги. Теперь он часто ночует в авиагородке. Тетка не обижается: расходов меньше. Федя вздыхает, переживая дневную неудачу. — Да ладно тебе… — говорит Гога. — Ты ведь просто не взлетел. — А штопор? — Ну, штопор — это да, — соглашается Гога. — Тут ничего не скажешь. — А думаешь, я скоро научился бы летать? — Скоро. Только торопиться не следует. Сначала школу закончи. — А на реактивные меня возьмут? — Не знаю, — говорит Гога. По тому, как несколько раз подряд вспыхивает папироса, Федя догадывается: Гоге неприятно напоминание о реактивных. — Не знаю, — повторяет он. — Это не от нас зависит. Понимаешь?- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (6) »