красный флаг. Сегодня праздник — 41-я годовщина Октябрьской революции. Люди отдыхают после бессонной ночи. Повар возится с тестом. Вхожу в столовую. Тепло, уютно.

В репродукторе звенят куранты, отсчитывая двенадцать. В Москве полночь. Туда праздник ещё не пришёл. Присаживаюсь к столу. Внезапно вздрагиваю от толчка. Пытаюсь сообразить, что это, и в ту же секунду пол подо мной начинает плясать, бревенчатые стены скрипят и раскачиваются из стороны в сторону, с полок со звоном сыплются тарелки, на столе дребезжит посуда. Повар, застыв в неестественной позе, смотрит на меня изумлёнными глазами.

«Землетрясение!» — мелькает в голове, и я быстро выскакиваю из дому.

На ближней сопке с шумом валятся высокие пихты, у нас кренится и разламывается пополам печная труба. Всё происходит так быстро, что мы даже не успеваем удивляться. Постепенно колебания земли гаснут. Но тут мы замечаем, что из слухового окна валит густой дым. Несколько человек тотчас же взбираются на крышу и проникают на чердак.

— Воды! Скорее!

Оцепенение моментально исчезает Одни с вёдрами бросаются к речке, другие несут лестницу, третьи бегут на кухню гасить печь.

Через несколько минут опасность ликвидирована, и можно, наконец, поговорить о случившемся. Спать уже никому не хочется. Весельчак Кузнецов передразнивает молчаливого и неторопливого Панкратенко, изображая, как тот метался по казарме с одним сапогом на босой ноге и никак не мог найти другой, хотя держал его в руке. Белобрысый Трофимов уверяет, что, если бы его не разбудили, он бы и не подумал проснуться.

Впрочем, радоваться было рано. В этот день природа решила не оставлять нас в покое.

Начальника заставы вызвали к аппарату и сообщили: ожидается цунами.

«Цунами» — забавное слово для тех, кто слышит его впервые и не знает, какие страшные разрушения несёт с собой эта гигантская, нередко двадцатиметровая волна. Возникает она при подводном извержении вулканов и обрушивается на берег со скоростью самолёта. Чтобы не быть застигнутыми врасплох, приступаем к эвакуации в сопки.

Море пока выглядит сравнительно спокойным. Волны нехотя шевелят прибрежную гальку. Никаких признаков большого отлива незаметно (большой отлив — верный признак цунами). Настораживает лишь необыкновенная тишина: не слышно ни одной птицы.

Решено, что на берегу останутся я и радист, будем ждать новых указаний. Последним со своим хозяйством уходит в сопки повар.

Времени прошло уже немало. Радист отстукивает ключом, а я брожу по опустевшей казарме, поминутно поглядывая через окно на море. Потом включаю передачу из Москвы. В комнату врывается музыка, слышны весёлые голоса, рукоплескания — я живо представляю себе ликующую столицу: улицы, расцвеченные кумачом флагов и транспарантов, гирлянды цветов, улыбающиеся лица москвичей.

По коридору стучат тяжёлые шаги, в комнату влетает радист:

— Волна!

Я вскакиваю, хватаю пистолет и выбегаю на улицу. К берегу стремительно приближается водяной вал не выше двух метров.

Облегчённо вздыхаем: наши домики стоят гораздо выше.

Вал с силой ударил в берег, далеко вогнав волну в устье речушки, заставив её побежать вспять. Потом отхлынул, унося с собой пустую бочку и поленья от потухшего костра — всё, чем океан смог поживиться на пустынном берегу. Мы оба недоумённо глядим на пистолет, который я всё ещё сжимаю в руке.

С ЛЁГКИМ ПАРОМ!

Узкий прибрежный коридор протянулся от мыса к мысу. Справа — мрачные отвесные скалы с вершинами самой причудливой формы, слева — клокочущий прибой. Под ногами то шуршащая галька, то вязкий песок, то круглые отшлифованные морем камни. Нас двое: впереди — низенький белобрысый, с нежным девичьим лицом сержант Зрайченко, сзади в нескольких шагах — я.

С моря тянет сыростью и прелым запахом морской капусты. Скользкие широкие стебли, узорчатые листья, мягкие зелёные и бурые нити устлали весь берег. Ноги скользят, разъезжаются, удержать равновесие очень трудно. За каждым мысом новые неожиданности. То прыгающая по камням речка вырвется из глубокого распадка, то белая струйка водопада свяжет обрывающуюся в вышине расщелину с морским прибоем, то птичий базар разместится у самого берега на шероховатых туфовых скалах. Голосистое население скал, завидев нас, сначала безмолвствует, а потом раскричится и не смолкает до тех пор, пока мы совсем не скроемся из виду.

У мыса Неприступного в воде стройной колонной проходят сивучи. Их массивные тела плавно изгибаются, лоснясь на солнце. Долгое время нас провожают нерпы. Похожие на мячи головы то и дело появляются над водой. На свист нерпа поворачивает голову, подплывает совсем близко к берегу и готова следовать за нами, как собачонка. Чуть ли не из-под ног выскакивает огненно-рыжая лиса. Подгоняемая нашими криками, она ловко взбирается по почти отвесной скале. Достигнув вершины, плутовка усаживается на задние лапы, преспокойно наблюдает за нами.

Не проходим и километра, как дорогу преграждает высокая, густо поросшая разнотравьем и лесом сопка, весьма поэтически названная «Любовь». Запрокидываем головы и смотрим вверх. По отвесному склону еле заметными зигзагами пролегла тропа с подвешенными вдоль неё канатами. Издали они кажутся ниточками. Довольно бодро лезем вверх, но, не взобравшись и до половины, понимаем: подъём предстоит сложный. Приходится карабкаться, подтягиваясь на руках. У самой вершины чувствую, что сердце вот-вот готово выпрыгнуть из груди. Словно в лихорадке дрожат руки, ноги подкашиваются. Последние шаги — и, закрыв глаза, приваливаюсь к толстому стволу пихты. Несколько секунд не могу отдышаться. Потом смотрю вниз. Белеет прибой, пеной, словно кружевом, оторочив берег. Перевожу взгляд на соседнюю пихту. Что это? На толстом стволе вырублено:

«С лёгким паром, товарищ!»

Я не в силах сдержаться и хохочу до слёз. До чего же неунывающий народ пограничники!

БЕССМЕННЫЕ ЧАСОВЫЕ

Неподалёку от заставы на высоком берегу, у самой тропы стоят два деревянных обелиска со звёздочками из жести, обнесённые высокой зелёной оградой. Они слышат шум близкого прибоя, видят зеленеющие вокруг сопки, синеву дальневосточного неба. Каждую ночь провожают они пограничников в наряды, каждый день встречают солдат поутру. А те, проходя мимо, умолкают и подтягиваются, крепче сжимают оружие, твёрже ставят ногу. Солдаты, геологи, рыбаки — все, кто идёт по этой узкой тропе, помнят, что в 1953-м две матери не дождались сыновей с далёкой курильской границы, что в один из вьюжных зимних дней двое не вернулись на заставу.

Выполняя срочный приказ, Андрей и Геннадий прошли в тот день 36 километров по заснеженным