- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (29) »
и хлопнул Кочерыжку по руке. А Ленка перебила руки.
Так Мишка Волдырь заспорил, что полетит на аэроплане.
III. Как Мишка полетел на аэроплане
Пришли ребята с Мишкой Волдырем во главе, на церковный двор. Заготовлена там попу ловушка: землю ребята водой полили, заморозили и сверху снегом засыпали. Поспели в самый раз. Попище пузом тяжел и идет медленно. Шаг шагнет — постоит. Шаг шагнет — постоит. Еще медленней идет, чем всегда. И что-то все такое противное бормочет. И будто и пузо у него тяжелей, чем всегда. Схоронились ребята за углом, ждут. Ну, как направо, к пономарю свернет? Ув-ва! Наверно свернет. Нет, не свернул. Вот-вот-вот… вот-вот-вот… Хлоп! Ка-ак поскользнется! Да как поедет! Да как врастяжку! И как встанет и как заревет голосом Микитки Петухова. — Микитка! Ребята из-за угла к нему, а он заливается: — Жулики вы! Подлецы! Я думал всю церковь обману, все меня за попа примут, а вы мне все испортили! — Как же ты, Микитка, здорово попом оделся! — Да, здорово. Все утро рожу кирпичом тер, с паклей возился, бороду прилаживал, а теперь — на-ко-ся! вся по отклеилась! И подушки все порасползлись, никакого виду нет. — Где же ты, Петушок, рясу взял? — Моя ведь сестренка, Дунька, у попа служит. Он ее прибил, она, значит, со зла у него старую рясу подлапала. День-другой, говорит, подержать можно, не хватятся. — Ну, брат, не горюй. Мы эту штуку отмочить всегда успеем. Только испортил ты нам дело, — мы тут было для батюшки каток устроили. — Вот уж нашла коса на камень, — засмеялся Мишка Волдырь. Когда все вернулись и уселись вокруг стола, Мишка Волдырь стал рассказывать. — Поспорили мы, значит, полечу я или не полечу. А я по правде лететь вовсе не боялся. Наше дело простое: упадешь — не пропадешь, встанешь и пойдешь. На другое же утро я наладил на Ходынку. Вышел это я и прямо на меня трамвай номер шесть. Я мимо кондукторши на переднюю площадку; еду. Буржуйчик один тут случился, обхвата в четыре, — я за ним, как за горой. Еду я, а до Ходынки не ближний свет, — тут-то меня оторопь взяла. Ну, скатушусь! Это тебе не с дерева упасть. Вот она и Ходынка. Сколько видно — все забор, забор и забор. А внутрь — тпру, дяденька! Двое ходов — с одного угла ход, с другого— ход. В дверях часовой — пропуска смотрит. Подошел я к одному часовому. — Пусти меня, говорю, дяденька, пройти. А он засмеялся. — Ишь ты, говорит, муха, туда же! Я наседаю. — Мне очень, говорю, нужно посмотреть, как летают. — Ну, вот и смотри! Тут прямо из-за забора — р-р-р… вылетел самолет, низко так, что я аж пригнулся. Крылья в стороны, и пошел, и пошел, и пошел, — все кверху забирает. Гул, — ветром даже пахнуло от него. И человека видать, и даже видать, как под самолетом колесики еще вертятся — с разгону. Не пустил, проклятый. Я так смекаю, и просить нечего, нужно изворотом брать. — Эх думаю, — был бы тут Кочерыжка! Глядь, а Кочерыжка с трамвая спрыгивает. Приехал, значит, посмотреть, как я летать буду. Мы с ним раз, два, — он в сторонку отошел, из кармана ножичек вынул, и стал забор колупать — гляделку делать. А я стою, жду, пока караульный с места снимется, побежит за Кочерыжкой. Мы у второй двери устроились; первый караульный сразу раскусил бы, в чем штука. Только ковыряет Кочерыжка, ковыряет, а часовой хоть бы что! Не вытерпел Кочерыжка, ко мне подходит. — Я, говорит, уже целую дырку провертел, инда рука устала. Тогда я ему говорю: — лезь на забор. — Полезешь на него, как же, — говорит Кочерыжка. — Уцепиться не за что. — А ты в дырку палочку какую-нибудь вставь, о нее обопрись. Тут я ему как раз подходящий сучок дал, рядом валялся. Часовой, как его, моего дорогого товарища, на заборе увидал, сорвался к нему: — Я — кричит, — стрелять буду! А я тем случаем в дверь хлынул и разом своротил вбок, вправо. Сарай там стоял серый, — не разобрал со спеху, не то деревянный, не то железный, а как будто железный, величиной — их ты! Хоть на тройке катайся. Я за ним, за углом притаился, осматриваюсь. А тут в сарае ворота растворились, — не то, чтоб в раствор, а в стенки вобрались, как в трамвае. Выкатили оттуда махину, — в точности жаба. Теперь уж я знаю, это пассажирский был самолет, Юнкерс, который пять человек подымает. Стали его мыть и чистить, — если кто видел — так точно автомобиль моют. Терли его, терли, вытирали, мне интересно было пойти посмотреть, из чего у него винт сделан. Только я из-за угла сунулся — гляжу, — на площадке, что против других сараев, садится самолет — легкий, защитного цвета, военная штучка. Земли колесиками коснулся, подскочил легко, эдак ухарски раскатился и враз повернул к ангару. А пропеллер все еще вертится. Я тогда всякий страх забыл — выгонят — пусть выгоняют, снова залезу, — и к этому самолету подхожу. Никто на меня как-то большого вниманий не обратил. Самолет двухместный, одно сиденье позади другого, и пулемет. Эти самолеты у них называются истребители. Вышли из него двое — в кожаных шлемах, в меховых куртках, хотя день был не очень холодный. Так они весело разговаривают, осматривают машину. Потом стали закуривать. А тут подходит к ним высокий очень человек, рыжий совсем, тоже в коричневом шлеме и с трубкой в зубах. — Матвей Никанорычу! Как живете? Обрадовались те двое и хлопнули его по рукам. — Я, — говорит, — всегда хорошо живу. Вот, хочу вашу машинку попробовать! — Что ж, это можно, — отвечал тот, что пониже. — А вы не полетите со мной? — спросил его рыжий. — Я бы, Матвей Никанорыч, рад с вами полететь, да живот разболелся — просто невтерпеж, — несвежей колбасы поел, что ли. Давайте, мы вас одного отправим. Рыжий уселся на первое сиденье, взялся за ручку, ноги уставил в педали. А те чего-то около винта возиться стали; потом крикнули: — Контакт! — Есть контакт! — ответил рыжий. Те двое быстро эдак руками винт перебирают, раскручивают. Возились, возились, самолет ни тпру, ни ну. Отошли в сторонку. Опять подошли, пыхтят. — Контакт! — Есть контакт! Тот, маленький, вдруг в три погибели как согнется! За живот схватился. А другой все работает. — Контакт! — Есть контакт! Рыжий, летчик, значит, сидит терпеливо, хоть бы слово сказал. Потом из самолета выскочил, побежал к носу, тоже там копошиться стал. — Ну, есть, сейчас летим! — крикнул рыжий. Пошел было садиться, да опять к винту подбежал. Тут меня будто дернуло. — «Лети, Мишка-Волдырь, — подумал я, — где наша- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (29) »