Енё Йожи Тершанский Два брата

1

О Карст, грозный Карст!

Там, на Карсте, все это и произошло, там, когда пришел его черед, стоял на посту в ущелье, уже, казалось, целую вечность, один из братьев, Лайош Борота. И зачем он только там стоял?! Конечно, куда ему до героев былых времен, вроде Миклоша Толди, или Пала Кинижи, или каких-нибудь смельчаков Надьвашара и Бучунапа. Да и нужна была ему их геройская слава, увековеченная в песнопениях поэтов! Ему бы мясца по-разваристей в суп да угол в пещере посуше, а главное — в отпуск, в отпуск бы! Домой бы, домой как-нибудь попасть!

Впрочем, в тот самый момент, может, и не было у Лайоша Бороты никакого другого желания, кроме как иметь часы. На что они ему? А вот на что.

Полк, в котором служил Лайош Борота, был смешанный. В основном румыны, несколько швабов, а венгров — раз-два и обчелся. При румынском большинстве, когда все командные посты тоже у них, а швабы всегда и повсюду в любимчиках, кучка венгров чувствовала себя неуютно и неприкаянно.

Однако Лайош был родом из Трансильвании, поэтому по-румынски говорил, как по-венгерски. Он быстро сошелся с румынами, которые между собой живут дружнее и родственнее, чем венгры. Кроме того, сторожевые на Карсте часто сменялись, так что позднее однополчане-румыны и вовсе не догадывались, что Лайош Борота чужого роду-племени. Впрочем, он и был таким же нищим деревенским парнем, как все они, может, только еще чуточку незлобивее и простодушнее, чем другие.

Так все, значит, и шло, пока во взвод к Лайошу не назначили взводным венгра. У взводного власть нешуточная, и дружбой такого человека не стоит пренебрегать. Ну и этот взводный оказывал, естественно, Лайошу разные мелкие и не совсем мелкие услуги, из-за чего среди румын сразу же пошли пересуды, разгорелась зависть. А уж что поднялось, когда он добился от командира роты, чтобы Лайош Борота в положенное время попал в списки отпускников! Не раньше, чем в положенное время. Но сколько их было, тех, кого в положенное время вычеркнули из этих списков! Если не поминать всех, то взять хотя бы Лайошева ефрейтора. Словом, среди румын вспыхнули вполне понятные и справедливые ропот, недовольство и ненависть к Лайошу. Но что все это значило тогда для него, если он мог попасть домой?! Он был и слеп, и глух — в общем, совершенно вне себя от счастья.

Однако после отпуска пришлось ведь возвращаться обратно, на Карст. Мало этой печали, вдобавок ко всему покровитель Лайоша Бороты, взводный, попал тем временем в результате ранения в госпиталь. Румыны же с той поры Лайоша даже по имени в своем кругу не называли, одно слово — мадьяр! А что они еще могли против него сказать, хотя бы и сам ефрейтор?

Только в расщелинах Карста даже маленькое нерасположение оборачивалось многими бедами. Всего лишь кусок из котла чуть поменьше да хлеб, которые распределяет ефрейтор, посырее и пообкрошеннее — и так каждый день. Всего лишь спальное место чуть похуже, там, где в пещере всегда капает, где и снизу вода, — начнись между солдатами раздоры, ефрейтор решит именно так. В пещере, где всегда теснотища и на двух солдат часто приходится один угол — отдыхаешь, пока другой не вернется с поста. В пещере, где иногда неделями приходится жаться на корточках, ненадолго задремывая, и двумя пальцами распрямлять затекшие члены — вот и весь отдых, прежде чем впряжешься в новое тягло. В пещере, откуда совсем не все равно, когда и куда выходить на работу да на дежурство, что тоже решает ефрейтор. На дежурство, на котором не все равно, на полчасика или хоть на пять минуточек ты должен дольше стоять на посту — в мороз, в бурю, в ливень. А если к тому же вокруг беснуются призраки смерти! Призраки смерти, в окружении которых смена караула — освобождение — показывает для караульного минуту жизни на часах ефрейтора. На часах ефрейтора, если они у него есть. Потому что, если их нет, тогда время течет по милости господа и не все равно, где находиться — на гибельном посту или в пещере, под укрытием скалы. Не все равно для караульного, которому если не часы, то ни биение сердца, ни подергивание век, ни ватность членов, ни замирание души, ни сам господь-покровитель не определят время до пересменки — а только ефрейтор. Обманывать, правда, в этом деле нельзя, но ведь можно ошибиться, коли нет часов.

Так вот стоило Лайошу Вороте вспылить или пойти жаловаться на то, что его обделили едой и местом, как ему сразу же выговаривали в ответ: «А тебе, дружище, может, больше других причитается?» И Лайош Борота понял, что своим недовольством он только добьется репутации социалиста, что даже хуже, чем если бы начальство знало его за отцеубийцу или труса. Но он уже и после удлинившихся дежурств часто получал такой ответ: «Послушай, дружище, откуда ты знаешь, что стоял на посту дольше обычного? У тебя что, есть часы?»

Теперь вам, наверное, понятно, почему Лайош Борота так страстно мечтал о часах. Как, пожалуй, ни о чем другом.

Бог мой, мечты обитателя ущелья! Что и оставалось ему, живущему в грязи, в страхе, в поту, в муках, как не многокрасочный театр мечтаний и грез?

Однако какая еще пища для воображения нужна была Лайошу, если перед ним и так наяву разыгрывались сцены домашней жизни, той, отпускной? Ведь упоительные, полные нежности и огня картины мира, пребывания в госпитале, встреч с любимой — все уже тысячу раз прошли перед его внутренним взором, вселяя в него еще большую горечь, чем мечты, надежды и желания. А вот поди ж ты, воображению все равно потребна игра, и, если не находится ничего заманчивее, сойдет и безделица, пустяк какой-нибудь, хотя бы часы.

Лайош Борота слышал недавно про случай в другом батальоне, где обыкновенного рядового выдвинули на взводного только потому, что у него были часы, которыми пользовался весь взвод. И ему больше не надо было стоять в карауле, а только отдавать приказ о смене, не надо было работать — только присматривать и главным образом раздавать еду и напитки, из чего все самое вкусное — а в придачу самые удобные места в пещере — он придерживал для себя.

Вот где таился новый сюжет для воображения Лайоша Бороты. Настоящая комедия, которую можно было бы назвать, к примеру, так: «Ну погодите, ужо я вам задам!..» Ведь это было делом одной строчки, чтобы ему прислали из дому часы.

И Лайош Борота уже разыгрывал в уме сцены, как унтер-офицеры ходят к нему справляться о времени, а однажды когда-нибудь у господина лейтенанта сломаются часы, и вот его срочно вызывают, и господин лейтенант говорит: «Этот солдат давно в рядовых, и часы у него есть, надо бы сделать его ефрейтором!»

Не откладывая, стало быть, дела в долгий