Святая ночь Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей

Повести

Дафна Дюморье МОНТЕ ВЕРИТА

Перевод В. Вебера

отом они сказали мне, что ничего не нашли. Никаких признаков ни живых, ни мертвых. Обезумев от гнева и, подозреваю, от страха, они в конце концов сумели ворваться на запретные стены, наводившие ужас с незапамятных времен… за которыми их ждала тишина. Раздраженные, сбитые с толку, испуганные, разъяренные видом пустой обители, голого двора, жители долины обратились к примитивным средствам, верой и правдой служившим крестьянам многие столетия, — к огню и топору.

Полагаю по-иному они и не могли встретить непознанное. Затем, когда гнев поутих, они, должно быть, осознали, что их усилия пошли прахом. Дымящиеся, закопченные стены, открывшиеся им на звездной, морозной заре, таки одурачили их.

Естественно, они послали поисковые отряды. Самые опытные верхолазы бесстрашно взобрались на вершины, осмотрели весь горный кряж, с севера на юг, с востока на запад, но ничего не обнаружили.

На этом все и закончилось.

Два крестьянина помогли мне снести тело Виктора в долину, и мы похоронили его у подножия Монте Верита^[1]. Думаю, тогда я завидовал ему, почившему с миром. Его мечта осуществилась. Меня же захлестнула прежняя жизнь. Вторая мировая война опалила планету. Сегодня, когда мне почти семьдесят, я сохранил немного иллюзий. И все же, вспоминая Монте Верита, я склоняюсь к мысли, что там произошло не что иное, как чудо.

У меня есть три версии, но, возможно, ни одна из них не соответствует действительности.

Первая, наиболее фантастическая, состоит в том, что Виктор, как бы то ни было, оказался прав, утверждая, что обитатели Монте Верита достигли стадии бессмертия, позволяющей им, как и пророкам древности, в час беды подниматься в небеса. Греки верили, что это по силам их богам, евреи наделяли этой способностью Илию, христиане — создателя их учения. В долгой истории суеверий сохраняется непреходящая убежденность, что некоторые люди достигают такой святости и контроля над собственным телом, что могут победить смерть. Вера эта особенно сильна в странах Востока и в Африке. И лишь для наших искушенных западных глаз исчезновение чего-то осязаемого, к примеру людей в плоти и крови, кажется невозможным.

Религиозные проповедники зачастую не могут прийти к единому мнению, когда пытаются показать разницу между добром и злом: чудо для одного представляется черной магией для другого. Пророков добра забрасывали камнями, но та же участь постигала и колдунов. Богохульство одного века становилось святой заповедью в следующем, сегодняшняя ересь — завтрашним символом веры.

Я — не великий мыслитель и никогда им не был. Но то, о чем я сейчас скажу, известно мне еще со времен моего увлечения альпинизмом: если и есть высшее существо, определяющее наши судьбы, то в горах мы оказываемся ближе к нему, чем в любом другом месте. Великие высказывания древних изрекались с горных вершин. Пророки всегда взбирались на холмы, чтобы оттуда обратиться к слушателям. Святые, мессии призывались за облака. И мне представляется вероятным, особенно если я нахожусь в мрачном расположении духа, что рука провидения дотянулась в ту ночь до Монте Верита и перенесла те души в безопасное место.

Не забывайте, я сам видел полную луну, освещающую всю гору. В полдень я также видел солнце. Но я видел, слышал и ощущал то, что не принадлежит этому миру. Я думаю о скалах, сверкающих в лунном свете. Я слышу пение, доносящееся из-за запретных стен. Я вижу чашевидную расселину в леднике меж двух вершин-близнецов. Я слышу смех. Я вижу руки с отливающей бронзой кожей, простертые к солнцу.

Когда я вспоминаю все это, я верю в бессмертие…

А потом — возможно, потому, что восхождения остались в прошлом и магия гор вспоминается не так отчетливо, — я говорю себе, что в тот последний день на Монте Верита я смотрел в глаза живого, дышащего существа, касался теплой плоти руки.

Даже слова принадлежали человеку: «Пожалуйста, не беспокойтесь из-за нас. Мы знаем, что нам делать». И напоследок: «Пусть исполнится мечта Виктора».

Так появляется моя вторая версия, и я вижу сумерки, и звезды, и мужество той души, что нашла самый благоразумный выход для себя и других. И пока я возвращался к Виктору, а жители долины готовились к штурму, маленькая горстка верующих, последние искатели Истины взошли к расселине меж горных пиков и исчезли в ней навсегда.

Третья версия приходит мне на ум в минуты одиночества, когда после обеда с друзьями, которые мне не так уж дороги, я возвращаюсь в мою квартиру в Нью-Йорке. Глядя из окна на фантастическую пляску цвета моего фантастического мира реальности, в котором нет места ни нежности, ни тишине, я внезапно ощущаю потребность в покое, в понимании. Тогда я убеждаю себя, что обитатели Монте Верита заранее приготовились к уходу с горы и, когда это время пришло, они предпочли не бессмертие, не смерть, но жизнь среди мужчин и женщин. Украдкой, незамеченными, спустились они в долину, и, смешавшись с людьми, каждый из них пошел своим путем. И я гадаю, разглядывая повседневную суету, не бродят ли они в уличных толпах, не ездят ли в душных вагонах подземки, и не смогу ли я, всматриваясь в проплывающие мимо лица, найти одного из них, а заодно и ответ на мучающий меня вопрос.

Иногда, в путешествиях, я представляю себе, как подхожу к незнакомцу, увидев что-то особенное в повороте головы, в выражении глаз, одновременно неотразимое и удивительное. Я хочу заговорить, удержать этого человека, но — возможно, это лишь мои фантазии — шестое чувство предупреждает их. Мгновенное замешательство, неуверенность, и они уже ушли. Это может случиться в поезде, в толпе на оживленной улице, и на какой-то миг я ощущаю близость существа внеземной красоты и сверхчеловеческого благородства и хочу протянуть руку, обращаясь к нему: