вдруг подумал: «Они обязательно поднимутся вверх, чтобы сориентироваться», и сразу вслед за этим он подумал: «Самое время смыться отсюда». И еще подумал: «Жаль! Я так и не узнаю, как выглядели мои палачи».

Он в последний раз посмотрел вниз. «Пусть хоть один поднимет голову, подумал он. — Хоть один, на одну секунду». И один поднял, это был лейтенант, но расстояние до лейтенанта было слишком большим, его лицо казалось плоским и белым пятном, разглядеть черты этого лица было невозможно. Молодой солдат отвернулся. «А теперь надо смываться», — сказал он сам себе и отполз еще немного от обрыва.

«Но куда?» — подумал он и остановился. «Назад, куда же еще!» — решил он, но не сдвинулся с места.

«Скорее!» — приказал он сам себе, но опять не сдвинулся с места.

Внизу, там, где стояли жандармы, что-то зашуршало и задвигалось. Молодой солдат испугался, сделал усилие, чтобы встать, но сразу же вспомнил, что вставать ему нельзя. Тогда он, чувствуя, как у него гудит в ушах, повернулся, не вставая с земли, и увидел: обратная дорога бесконечна, это трудная, узкая, крутая тропинка, усеянная острыми камнями, а дальше длинная просека среди сосен. Она идет через далекие-далекие леса, а потом теряется где-то на горизонте. «Проползти весь этот путь?» ужаснулся молодой солдат. У него болела голова, и он вдруг опять почувствовал смертельную усталость и тяжесть во всем теле. Он невольно проговорил вслух: «Мне этого не одолеть». Он уже собирался было поползти в бес- конечную обратную дорогу, но когда он услышал свои собственные слова, они парализовали его, и он не двинулся с места.

«А может, они уже ушли?» — подумал он, успокаивая сам себя. «Конечно, они ушли!» — сказал он и прислушался. Тихо. Он снова осторожно повернулся и выглянул из-под корней. И тут он увидел то, что так хотел увидеть: лицо одного из своих палачей.

Круглые водянистые глаза, толстые щеки, мясистый нос, огромный подбородок. Жандарм вползал по склону, подтягиваясь волосатыми ручищами, дыша широко открытым ртом, напряженно мигая. Молодой солдат отпрянул, он беззвучно пополз по плато, инстинктивно выбирая направление к темной полоске среди лиственниц, на том склоне, который вел к русским, он пробрался между стволами и вполз в узкую неглубокую лощинку — действительно, там, где виднелась темная полоса, была лощинка. Он съежился и прижался к земле, и тут он услышал шум на плато: чье-то тяжелое тело карабкалось на плато, шуршала трава, послышались одышка и сопение. Видно, жандарм вскарабкался на холм и теперь, сопя и задыхаясь, отдыхал. Шум постепенно затих, и тут сквозь одышку послышался щелчок, жандарм, верно, отстегнул застежку футляра, где лежал полевой бинокль, теперь стало совсем тихо, и только в лощине на склоне бешено колотилось сердце молодого солдата, словно кто-то бил в литавры.

Солдат прижался грудью к земле, но сердце не стало биться тише. Всей тяжестью тела он сдавил собственное сердце, и тогда в сердцебиении наступил перебой, и от страшного перенапряжения всех чувств он впал в забытье. «Здесь они меня не найдут!» — подумал он, как во сне. Ему пригрезилось, что они играют в жандармов и разбойников, как они всегда играли после школы. И, как всегда, никто не хотел быть жандармом, и тогда он сам вызвался быть жандармом, и разбойники, как полагалось по правилам игры, гонялись за ним, чтобы поймать его и повесить.

Он рассмеялся: не поймают и не повесят! Он хорошо спрятался! Он спрятался в рощице за отцовским домом, в яме, скрытой живой изгородью из ежевики: кроме него, никто не знает, какую ветку надо приподнять, чтобы раздвинуть живую изгородь и пробраться в его убежище, не поцарапавшись. «Поищите-ка меня, поищите», — подумал он, но тут вдруг яма начала медленно вращаться вокруг него, а живая изгородь упала, и в яму заглянул человек с седой бородой и багрово-синим лицом. Что-то загремело, загрохотало, и его убежище с громом провалилось под землю. Он очнулся и понял, что лежит, скорчившись, в лесной норе, и в ту секунду, когда он потерял сознание, он ударился головой о землю.

Перед его норой неподвижно стояли молодые, травянисто-зеленые сосенки.

Молодой солдат с трудом приподнялся. Он прислушался: тишину нарушали только удары его сердца. «Он меня не нашел», — подумал он. И вдруг он почувствовал, как его лицо и руки обдало жаром.

«Господи, я же бросил там наверху разорванную веревку», — подумал он, и тут же, заглушая стук сердца и гул крови, прозвучали шаги: это были шаркающие шаги тяжелых ног, осколки кварца, по которым ступали подошвы сапог, скрипели и скрежетали, как битое стекло.

«Раз он расхаживает взад и вперед, значит он ничего не заметил», заглушая страх, думал молодой солдат. А жандарм расхаживал по плато, держа в руках перетертую веревку, и думал: «Значит, этот парень все-таки удрал. Тем лучше!» Он хотел было небрежно сунуть веревку к себе в карман, это была его собственная веревка, а в такое время всякая мелочь годится, но потом он решил, что не стоит держать при себе лишнюю улику, остановился и выбросил веревку. Потом он облегченно вздохнул, опустился на одно колено, приложил бинокль к глазам и стал разглядывать лес по ту сторону ложбины и лиственниц.

«Вот теперь он остановился, — подумал молодой солдат, — вот он нашел мои путы, теперь мне конец!»

Он испугался и почувствовал новый приступ тошноты.

А наверху все было тихо, ни единого вздоха.

«Что мне делать? — с отчаянием подумал молодой солдат. — У меня нет оружия». И ему показалось, что он снова слышит голос генерала, приказавшего его повесить: «Ты почему бросил свою винтовку, болван? У меня не капитулируют. У меня воюют.

А кто не воюет, тот висит».

— Я буду жить, я должен жить, — простонал молодой солдат.

На плато было по-прежнему тихо. Жандарм подкрутил свой бинокль и стал разглядывать лес, прячась за лиственницами. Он увидел в тумане серую колонну, которая медленно тянулась по лесу. Он подкрутил бинокль — колонна стала видна отчетливее.

«Пленные», — удивленно прошептал жандарм и опустил бинокль.

«Значит, они берут пленных», — подумал он и снова недоверчиво поднес бинокль к глазам. И когда он снова поглядел в бинокль, ему показалось, что в колонне пленных тот самый молодой солдат, которого было велено повесить и который, к счастью, удрал от них. «Для него теперь все позади, — подумал жандарм. — Для него война кончилась. Он остался в живых». Жандарм на мгновение закрыл глаза. «А мне как быть? — подумал он. — Стоит им увидеть мою проклятую форму, и они сразу же меня прихлопнут».

Ему показалось, что молодой солдат, который привиделся ему в толпе пленных, исчез вместе с колонной в лесу, и он опустил бинокль.

А молодой