Александр Кобринский СВАДЬБА (рассказ)

— Я здесь от тоски подыхаю.

— Что до тоски, так это точно — шмотки, продукты, мебель, легковая машина — вот и весь круг! — сказал он, сжимая коленями бутылку и ввинчивая штопор.

— Тоска тоской, а скука к нам все равно не прилипнет. Недавно с художниками познакомились — из Москвы приехали. Деньги заколачивают бешенные и тут же их пропивают, — сказала Неля, положив ногу на ногу. Платье и без того короткое, съехало, оголив мощное и упругое бедро. Кивнула на подругу, — она по своей близорукости со всеми была во флирте. Они из-за нее чуть не перегрызли друг друга, — отвернувшись от него, обратилась к ней, — ты знаешь, что мне Игорек сказал? — ты, говорит, можешь приходить, а Лена носа пусть не показывает.

«Две балаболки» — подумал с презрением и осушил рюмку.

Неля хихикнула и продолжала:

— В меня этот Игорек влюблен, да что толку — хоть и душевный, но много старше и к тому же алкоголик.

— Уже поздно, — Лена привстала, — пойду!

— Здесь оставляешь, — удивилась Неля с некоторым притворством.

— Я провожу, — вставил он и добавил, — у меня вольному воля!

Несмотря на отрезвляющий сибирский холод, разобрало вконец, потому что после водки пил крепленное. И все же запомнилось угловое, тускло освещенное крыльцо — Лена протопала по нему лакированными сапожками и, взорвавшись плотоядным смехом, толкнула дверь:

— Счастливого медового месяца! — выпорхнул писклявый голосок из глубины парадного и по ступенькам, слабея от этажа к этажу, застучали пьяные-пьяные каблучки.

— Теперь меня провожай, — сказала Неля — прижалась к нему — потерлась о щеку, — мне ох сколько надо — я жадная! — повела к себе.

Жаркие обьятия и поцелуи, обжигающие до укуса; сосок — величиной с орех таких он не встречал ни у одной женщины — рубец! — пальцы остановились:

— Что это у тебя?

— После!

Усталость отрезвила. Полутьма, ресницы, обоюдное безразличие.

— Была замужем, — слегка повернулась, — красавец мой то за полночь являлся, то утром. И каждый день пьяный. Переживала — не вымолвишь. Исхудала так, что смотреть страшно. Пошла к врачу. Прослушал и говорит: «Хрипы!» Сделали снимок — туберкулез. Операцию перенесла, — она взяла его руку и положила на рубец, — а мой суженый, словно сквозь землю — в больницу ни разу. Выписалась и на развод — с тех пор вашего брата ненавижу, а все равно не могу — повидала столько, что другой бабе на четыре века хватит. Так что, Яшенька, чего душой кривить — я не первая, но и ты не последний. — Доволен? — спросила и, резко придвинувшись, чмокнула, — вот лежишь ты сейчас усталый, думаешь добился, а я осталась голодной! — Ox! — покачала головой и уткнулась в подушку — приподнялась, — встречу ли я такого, чтобы утолил мою жажду, уничтожил мою гордость, оставил меня здесь — на этом диване выжатой и раздавленной, посмотрела на часы, — такого я ни за что из своих рук не выпустила бы. — Пора уходить, Яшенька. Скоро мой сынуля проснется. Он у меня понятливый…

«У нее никакой скованности — такой и должна быть женщина», — подумал он, выходя на улицу, а еще, — «старею», — осадок вполне понятный. Голова болела раскалывалась. Снег под унтами скрипел и казалось, что этот звук разносится по всему городку. Рассвет рисовал контуры дальних сопок, среди которых выделялась Четвертая зона, или Четверка — так жители называли соседний поселок. Иногда оттуда доносилось мощное гудение. «Испытывают» — говорили они, прислушиваясь все беседы и разговоры в этот момент прекращались.

Яша вернулся домой. Из остатков вчерашнего пира приготовил бутерброд, запил холодной водой и пошел на работу. Во время обеденного перерыва заглянул в аптеку, чтобы купить таблетки от головной боли. Увидел Лену. «Жаль, что у вас нет ингалятора, — говорила она продавцу, — у меня так болит горло!» Разговаривая, она подслеповато щурилась. Морщинки сходились к носу, делая его похожим на маленький клюв. Убедившись, что она на него смотрит, но не узнает, направился к выходу. В конце рабочего дня его вызвали к начальнику отдела. «Подшефные задерживают металл — ускорьте отправку».

Вернувшись с работы, наспех убрал, помыл посуду — прилег, тупо уставившись в одну точку. Проснулся задолго до рассвета, вспомнил о командировке и, кинув в портфель все необходимое, отправился на автовокзал. К восьми часам утра автобус подъехал к Кедрогорску. Вырвав у подшефных обещание отгрузить металл, устроился в гостинице и, чтобы убить время, прошелся по городу, заглянул в книжные магазины и, завершив прогулку кинотеатром, вернулся. На соседней койке лежал парень — рыжий, скуластый, усыпанный веснушками в таком количестве, что они в нескольких местах сливались.

— Меня Виктором зовут, — сказал он и, услышав ответное, поднялся — походил по комнате, спросил, — откуда приехал?

— Оленегорск.

— А я ниоткуда. Всю Сибирь объездил. Думал работу найти. Работа есть, а квартира — выкуси!

— Я в общежитии четыре года жил!

— Общежитие! — сказал он пренебрежительно, — такого навалом, а вот квартиру даже под Магаданом два года ждать надо.

— Ну и подождал бы.

— Не могу. У меня жена и двое детей в зоне остались.

— В зоне?

— Ты, друг, не о той зоне подумал, Я о Четверке говорю. Я там десять лет сварщиком проработал. Что хочешь заварю — алюминий, железо, медь — мне одинаково. И зарплату получал, как надо, и квартира трехкомнатная — все оставил: лындаю по свету, а толку-то никакого.

— Чего же ты ищешь? — спросил удивленно.

— Невмоготу стало, — схватил себя за горло, — вот где у меня Четверка стоит! — Приходишь домой — ни телевизор смотреть не хочется, ни жену приласкать и тоска такая, что от самого себя убежал бы, а куда? — Пить? — не помогает и даже хуже становится. Вот и отправился я на разведку, а чем такое хождение закончилось? — спросил так, будто во всех его злоключениях был виноват собеседник, — взял с собой две тысячи, а вернулся — слышу, как мелочь в кармане звякает.

— И снова в зону?!

— А куда же еще? — Я уже и заявление написал и документы приложил. Теперь целый месяц проверять будут. Еще неизвестно, как оно выйдет. А вдруг не примут? — на его лице отразилась полная растерянность, — что мне тогда делать?

— Брось сомневаться, — сказал Яков. — У тебя там семья осталась. И вообще непонятно, что проверять? — Ты там десять лет проработал. Если не примут, подавай в суд.

— Какой суд! — произнес он, горько усмехнувшись. — В Четвертой зоне свои порядки и свой суд. Проработай хоть сто лет, а проверят, как новенького самоуправство полное. Продуктов в магазинах вдоволь и