стоят на более высоких ступенях социальной лестницы. Поэтому в тот уик-энд я встретил Мэддокса.

Мэддоксу, по моим прикидкам, за пятьдесят, и он большая шишка в Сити. С Марцией он знаком дольше меня, и при каждой нашей встрече обязательно заводит о ней разговор. Словно я с нетерпением жду, когда же он заговорит со мной, а Марция — единственная тема, которая может интересовать нас обоих. Впрочем, так оно и есть. Затем, расположив к непринужденной беседе, он стремительно покидает меня ради более богатого или родовитого гостя. У него природный дар располагать людей к непринужденной беседе. Разговорившись с Шекспиром, в ту пору, когда тот находился в расцвете творческих сил, он спросил бы, о чем тот сейчас пишет, чтобы показать, что идет в ногу с литературной модой, и отошел бы, не дожидаясь ответа.

Он совершенно не ревнует меня к Марции. Как холостяк, я прохожу по другой категории, то есть не являюсь его соперником. Сам он женат, и лишь жена мешает Мэддоксу (по словам Марции) заключить законный брак с Марцией. То ли она католичка и не дает ему развода, то ли находится в санатории для неизлечимо больных и он не имеет морального права развестись с ней. Я уже забыл, где правда, но знаю, что ему очень нелегко. Как, впрочем, и его жене, если она действительно пребывает в санатории для неизлечимо больных.

На этот раз мы пробыли вместе дольше, чем обычно, потому что ехали в одном пригородном поезде. Я случайно вошел в его купе и не спел выскочить незамеченным. Вот он и одарил меня удивленным взглядом, словно никак не мог взять в толк, как мне удалось попасть в столь хорошую компанию.

— Привет, привет, мой юный друг. Это ты?

Я отпираться не стал.

Он кивнул, словно подтверждая мои слова, помолчал, давая себе время окончательно уяснить, кто я такой. Затем спросил, довелось ли мне в последнее время встретить нашу милую крошку.

— Марцию? — холодно осведомился я.

— Кого же еще?

Я ответил, что сравнительно недавно виделся с ней.

— Ты слышал, что натворила наша глупышка? Нет, ты, конечно, ничего не знаешь.

— А что такое-?

— Она оставила в поезде сумочку, вместе с двадцатью фунтами.

— О Господи!

— И, разумеется, со всем содержимым. Но особенно опечалила бедняжку пропажа портсигара.

— Портсигара.

— Чудная вещица. Платина и золото. Но самое печальное заключается в том, что это подарок Хью.

Я уже хотел спросить, кто такой Хью, потому что никогда о нем не слышал, но счел подобный вопрос бестактным. Впрочем, и без вопроса Мэддокс объяснил, что к чему.

— Марция собиралась за него замуж, они даже обручились. Ты его не застал, ты же знаком с Марцией лишь один год.

— Два года, — сухо поправил я.

— Бедняжка, какую она пережила трагедию. Хью был летчиком и они хотели пожениться, как только его переведут в аэродромную службу. И вот при возвращении из последнего рейда его самолет сбивают над Северным морем. Портсигар — это все, что осталось от него у Марции. Хью намеревался написать завещание, он был богат, но, как всякий юный дурак откладывал все на потом. Да, Марции крепко не повезло.

— Не повезло, — согласился я. — Я, конечно, видел у нее портсигар, но она никогда не говорила мне о Хью. Вероятно, ей тяжело об этом вспоминать.

— Это точно. Мне, естественно, она говорила… но тут совсем другое дело.

— Само собой. Сумочку ей уже не вернут?

— Скорее всего, нет, тем более с содержимым. Конечно, можно подарить ей новый портсигар, но… — Мэддокс пожал плечами. — Заменит ли он портсигар Хью?

Я видел, что ему хочется, чтобы я восхитился его деликатностью, поэтому, покачав головой, ответил:

— Слишком дорого по нынешним временам, учитывая налог с продаж.

— Деньги тут не причем, — ледяным голосом отчеканил он напоследок, уже решив перейти в другое купе. — Я определенно подарю ей портсигар на Рождество, но дело-то не в этом.

— Я понимаю, о чем вы, — поспешно заверил его я. — Разумеется, вы абсолютно правы. Абсолютно.

Мои слова его успокоили, и он вновь почувствовал, что может мне доверять. Приятно, конечно, восхищаться самим собой, но ему очень хотелось, чтобы им восхищались и другие.

— И в то же время я понимал, что надо что-то предпринимать, — продолжил он. — Причем немедленно. Бедняжка так плакала. Естественная реакция. И я купил ей новую сумочку. Кажется, оставленная в поезде была у нее единственной. Другую ей даже пришлось одалживать у матери. К тому же она лишилась двадцати фунтов, а до конца следующего квартала еще далеко. И я посчитал себя обязанным хоть как-то скрасить ее горе.

— Вы исключительно щедры, — с пониманием ответил я. — И наверняка купили ей то, о чем она мечтала. Вы-то разбираетесь в дамских сумочках. Я про цвет, форму и все такое-. К сожалению, я в этом профан.

— Это точно. О цвете я, конечно, спросил. Естественно, она хотела сумочку того же цвета, — он хохотнул, весьма довольный собой. — Но сделал это очень тактично, и она не могла подумать о том, что я навожу справки.

— Убежден, что не могла. Для нее это будет потрясающий сюрприз. Какого цвета у нее была сумочка? Мне помнится, черная, но, к своему стыду, я не обращаю внимания на такие вот мелочи.

Мэддокс покачал головой, снисходительно улыбаясь.

— Нет, нет, не черная. Я в этом уверен. Зеленая. Как только она сказала мне, я сам все вспомнил. Она всегда ходила с зеленой сумочкой…

Пару дней спустя, так уж сложилось, я сидел в курительной комнате моего клуба, когда туда вошел молодой Харгривс. С застенчивой улыбкой и извинениями он перегнулся через меня, чтобы дернуть за шнур звонка.

— Я только что звонил, — сказал я. — Лучше выпейте со мной.

— С удовольствием, — он улыбнулся, но тут же добавил. — Послушайте, вы очень любезны, я выпью хереса, но позвольте заказать мне, — тут появилась официантка. — Что вы будете пить?

Я остановил его взмахом руки и твердо заявил девушке:

— Два больших бокала хереса и запишите их на мой счет, — когда она вышла, повернулся к Харгривсу. — Я первым пригласил вас, так что деваться вам некуда.

— О, премного благодарен.

Харгривс очень молод, во всяком случае, по моим меркам. Его только что приняли в клуб, а я на десять лет старше и в членах клуба хожу уже двенадцать лет. Поэтому в разговорах с ним чувствую себя бывалым ветераном. Как и многие молодые люди наших дней, он попал в армию прямо со школьной скамьи. После демобилизации поступил в Кэмбридж, чтобы за двенадцать суматошных месяцев освоить программу трех лет, отведенных на получение диплома. Затем ему предоставили возможность самостоятельно зарабатывать на жизнь. Харгривсу повезло больше других, он начал работать в семейной фирме, его