вонючей и едучей водой, когда до них дотронешься. Это они своих врагов пугают.

— Ну ладно, — примирительно говорю я, — давай его тёте Тоне отвезём. Она его на уроке ребятам покажет. Помнишь, она просила нас всё интересное собирать? У неё такого нет.

Мы пробили в плоской жестяной коробочке дырочки для воздуха, положили зелени, хлебных крошек, посадили туда жука и стали за ним наблюдать. Жук оказался очень сильным и живучим. В коробке он непрерывно шуршал и скрёб лапками. Мы должны были привезти его живым во что бы то ни стало. Однако у керосинки тоже были свои желания: во что бы то ни стало удрать из плена. Ему совсем не хотелось понравиться каким-то чужим ребятам. Целую неделю керосинка сидел в коробке. Мы меняли ему траву и давали свежей еды. Надеялись, что сможем довезти тёте.

Утром в поезде говорю Валере:

— Покорми, сынок, нашего узника, небось проголодался.

— Давай, — охотно согласился сын, — только ты помоги, а то он выскочит.

Открыл я коробочку и только хотел взять жука, как вдруг жгучая боль в глазу заставила меня разжать пальцы.

— Папа! Это он выстрелил тебе в глаз! — закричал Валерка.

— Бегите скорей промывать, — заволновались пассажиры, — это кислота!

Я побежал промывать глаз и долго с ним возился. Глаз покраснел и продолжал щипать. Когда я вернулся, жука в коробке не было. Взволнованные соседи по купе успокаивали Валерку.

— Ке-ро-син-ка у-бе-жа-ла, — заливался он слезами.

— Не плачь, сынок. Всякая живинка за жизнь борется. Не захотел он в нашу коллекцию, и всё тут.