Litvek - онлайн библиотека >> Вадим Леонидович Цымбурский >> Языкознание >> Латинский трилистник >> страница 2
«Тезаурусом») – хорошо разъясняется из такого контекста, как fat. 9 qua de re agatur et in quo causa consistat «о каком предмете пошла бы речь, и в чем состояла бы проблема». Похоже, что res, поскольку оно дифференцируется от causa,[3] относится к предмету или ситуации как таковым, внешним относительно их рассмотрения и обсуждения, а causa берет их же как уже преобразованные в тему речи, дискурса. Понятно, что отсюда происходит и юридическое применение causa, чуть ли не с эпохи законов XII таблиц, к слушанию-рассмотрению дела судьями и, соответственно, к его двусторонней презентации перед судом усилиями тяжущихся: см. пересказ одного из этих древних законов в Aul.Gell. XVII,12,10 ante meridiem causam coniciunto, cum perorant ambo praesentes «пусть ставят дело (тяжбу) на рассмотрение до полудня, когда лично произносят свои заключительные слова обе стороны».[4]

Пониманию causa в смысле «сосредоточения интереса и заботы на ком-либо или на чем-либо» не противоречат и общеизвестные обороты, где это существительное по сути низводится до роли служебного слова вроде eius causā «ради него», tua causā «ради тебя», populi Romani causā «ради римского народа» - ср. русск. имея в виду одного себя или действуя в видах государства. Если в предыдущих случаях causa нас отсылала к дописьменной семантике caveo<*koweyō, восстанавливаемой по данным внешнего сравнения, то обретая целевой характер – например, в долженствовательных герундивных и герундийных оборотах (типа rei gerendae causā «для совершения дела»), наше слово прямо смыкается с употреблением caveo в исторической латыни – в смысле «предусмотрительного, озабоченного старания о некоем результате»: см., например, у Энния Ann. 319 rastros…capsit causa poliendi agri «грабли…взял в заботе о возделывании поля»., ср. др.-инд. ā́kūti «замысел, намерение, желание».

И в то же время, отталкиваясь от исходного смысла causa как «рассмотрения» нетрудно понять его употребление в смыслах «conditio, forma, status» [ThLL 1906-1912: 617] (ср. гот. ibna-skauns «тождественный обликом, подобный», полисемичное др.-исл. skyn, значащее «просмотр» и «приговор», но также «порядок», арм. c̣oyc̣ «зрелище, показ»). Особенно понятно такое развитие бывает, когда эти «положение, форма, статус» выступают предметами словесного раскрытия и обсуждения, как бы демонстрирования: Cic.Att. 8, 11, 3 nostra gravior est causa qui domi sumus «тяжелее наш удел – которые пребываем дома…; 11, 13, 1 in eam causam venisse me videre ut…«я вижу, что уже дошел до такого состояния, когда…» и т.п.), или умозрительного конструирования – например, в ценном контексте Paul.Dig., 4,5,3,1 cum emancipari nemo posit nisi in imaginariam servilem causam deductus «поскольку никто не может быть отпущен на свободу, если не был приведен (прежде) в воображаемое рабское состояние».

Этот обзор нам позволяет, наконец, подойти к тому, как, собственно, causa оказывается обозначением для «причины». При этом само понятие «причины» должно претерпеть деконструкцию, его можно разложить на несколько различающихся частных смыслов. Очевидно, что применительно к человеческим деяниям и намерениям causa как «причина» или «предлог» - это слово для воспринимаемых обстоятельств, из которых возникает то или иное волевое усмотрение, как у Плавта, Merc. 822 uxor virum si clam domo egressa est foras, viro fit causa, exigitur matrimonium «если жена втайне от мужа ушла из дома, есть у мужа (усматривается) причина, расторгается брак». Точно так же, когда речь идет о претерпевании и эмоциях, causa - это внешний, чувственно воспринимаемый коррелят («источник») переживания: Ovid.Trist. I,2,17-18 Ergo idem venti ne causa laedar in una // Velaque nescio quo votaque nostra ferunt «и вот те же самые ветры, чтобы мне терзаться не по одной причине (собственно, не из-за одного зримого аспекта беды – В.Ц.) несут невесть куда и наши корабли, и наши обеты»: Arn.VII,34 quia gaudere laeta re maestosos fieri tristioribus conspiciunt causis «ибо замечают, что радуются люди при счастливых делах, грустны же делаются, когда (зримые) обстоятельства ухудшаются (=при печалящих причинах)». И, наконец, понимаемая нами как «причина» causa, может относиться к событию, которое с достаточной индуктивной достоверностью предшествует другому событию. Так что в подобных случаях род гендиадиса – единой идеи из двух соположенных словопонятий – образуют уже не res и causa, но causa и nota«примета, признак». Например, у Цицерона De div.2,17 qui potest providere quicquam futurum esse, quod neque causam habet ullam neque notam «кто может провидеть что-нибудь из будущего, не имеющее ни причины никакой, ни приметы», ср. I, 126 ut…observatione notari possit quae res quamque causam plerumque consequatur etiamsi non semper…easdemque causas veri simile est rerum futurarum cerni ab iis qui aut per furorem eas aut in quiete videant «так как…из наблюдений возможно приметить (notari), какое событие обычно следует за какой причиной, хотя бы и не всегда…, то правдоподобно что те же самые причины будущего распознаются теми, кто видит их в экстазе или в спокойном состоянии души». Показательно, что в этом смысле causa, согласно [ThLL 1906-1912:667], часто выступает объектом при глаголах чувственного и интеллектуального восприятия – (causam,-as) videre, providere, despicere, perspicere, conspicere, intueri. Все говорит за то, что в качестве термина для «объективной», в том числе «природной» причины causa могла представлять собою ни что иное, как указание на усматриваемую примету, способную предварять некое будущее явление (как собирающиеся в небе тучи – «причина» последующей бури).

Я думаю, что теперь мы не только можем отнести лат. causa во множестве его значений – «рассмотрение некоего вопроса» (в том числе «презентация и рассмотр дела в суде»), «предмет обсуждения», «внимание к чему-либо, попечение о чем-либо», «состояние, форма, статус», «условия определенного решения и действия», «внешние обстоятельства, специфически воздействующие на душевное расположение человека», наконец, в реконструируемом смысле, «более или менее регулярная примета, предшествующая событиям некоего типа и воспринимаемая как их причина» - к рефлексам и.-е. *(s)keu- «сосредотачиваться на каком-либо объекте». Мы в состоянии теперь указать также ближайшие формальные параллели к causa в иных индоевропейских языках. Восстанавливаемая по старинному варианту caussa формантная последовательность «дентальное расширение корня плюс суффиксальное -s-» позволяет опознать такие параллели в слав. *čudo, род. падеж *čudese «чудо, знамение» и в греч. κῦδος, -εος, известном гомеровском атрибуте героев и богов. В свое время Э.Бенвенист доказательно отверг прежнее расхожее понимание κῦδος как «слава», показав, что в «Илиаде» так именуется харизматическая отмеченность воина богами, выражающаяся в особой ауре вокруг него и служащая знамением его победы. По выводу прославленного лингвиста, κῦδος - «магический атрибут, окруженный пророчествами и сам пророчество» [Бенвенист 1995: 277-283, особенно 282-283].

Думается, с формальной стороны causa следует рассматривать как результат «тематизации» древней основы на -s, аналогичной основам čudo и κῦδος. Порождение тематических основ на