сжимавшую вертикальный выступ. Внезапный порыв ветра обжег голые ноги и слегка качнул все тело. Маша взвизгнула и схватилась обеими руками за карниз. Ветер ослаб. Девушка с облегчением выдохнула.

— Готово. Теперь самое страшное. Мамочка, прости меня…

Она прекрасно понимала, что собирается сделать. Прекрасно знала, для чего она это делает. Знала, что иного выхода у нее просто нет. Знала, что мешкать нельзя, каждая минута промедления может стоить жизни малышу. Но здравый рассудок и инстинкт выживания просто вопили изнутри: «Дура! Ты дура! Это полнейшее безумие! Вернись! Ты прекрасно понимаешь, что идешь на осознанное самоубийство! А если ты погибнешь, то как поможешь ребенку? К тому же, ты не можешь быть до конца уверена, что он съел эти таблетки. Вполне может быть, что малыш просто уснул! А ты его бросила! Пока еще не поздно — вернись! Ты не сможешь удержаться на одних только пальцах, если сбросишь ноги вниз!»

Внутренний голос звучал внушительно и логично. Но все эти доводы разбивались в прах перед одной только вероятностью, что ребенок может погибнуть из-за ее бездействия. Если спрыгнуть вниз, рассчитывая повиснуть на одних только руках на скользком карнизе, то какова вероятность, что удастся удержаться? Маша не знала. Узкий бетонный карниз, на котором налип тонкий слой ледяной корки, был единственным возможным упором, на который она могла рассчитывать.

В голове продолжали роиться, множиться сомнения, и Маша поняла, что если промедлит еще хотя бы с десяток секунд, то просто откажется от своей безумной затеи, вернется на балкон, и просто будет смотреть, как медленно умирает двухлетний малыш, которого она так и не решилась спасти.

Маша сжала зубы, до хруста в костяшках впилась пальцами в карниз и медленно опустила вниз одну ногу. Когда нагрузка на руки стала невыносимой, она запаниковала и попыталась забросить ее обратно, но тут вторая нога сорвалась, и девушка всем корпусом скользнула вниз. В один миг пальцы тоже соскочили. Резкий вдох, глаза округлились до боли, зрачки расширились, и Маша почувствовала, что падает.

5

Странное дело — человеческая жизнь. Мы рождаемся, принося нечеловеческие страдания своим матерям. Мы растем, заботимся о своем теле, о душе. Мы развиваемся, учимся, стремимся к чему-то. Мы мечтаем. Мы приносим массу беспокойства людям, которые нас любят, а порой и тем, кто нас не любит. Каждый из нас так хочет чего-то достичь, прожить эту жизнь не зря, прожить не впустую. Но, в итоге, мы посвящаем свою единственную жизнь, данную нам нашими матерями в муках, совершенно чужим людям. Не родителям, не себе, а тем, кого мы любим. А порой и тем, кто нас не любит.

Маша ощутила, как ветер, который до сих пор обжигал и бил ее по лицу, очередным порывом мягко ударяет в спину. Следующий удар в спину оказался значительно более сильным. Сильным, но недостаточным для того, чтобы выбить из нее остатки жизни. Маша коротко вскрикнула и выгнулась в дугу всем телом, лежа на бетонном обледенелом полу балкона двадцать шестого этажа. Выл ветер, снова повалил снег. Но, на этот раз, это были не острые кристаллы льда, а мягкие, пушистые снежинки, которые падали ей на лицо и таяли от жара обветренной кожи.

Маша хотела заплакать, но у нее не получилось. Вместо этого к горлу подкатил комок, который вылился в тихий, душащий смех. На глазах выступила влага.

Едва справившись с минутной слабостью, Маша поднялась на ноги. Спина саднила, но не более того. Судя по ощущениям, все кости были целы, и ей это показалось настоящим чудом. Она посмотрела вниз и удивилась тому, какой безопасной может выглядеть высота в несколько десятков метров. С этой стороны перил двадцать шестой этаж теперь был для нее равнозначен высоте кухонной табуретки.

Она приложила ладони к стеклу балконной двери, убедилась, что квартира не жилая, сняла куртку, обмотала ею правую руку и с размаху ударила импровизированной перчаткой о стекло балконной двери. С жутким звоном осколки посыпались на пол, но для Маши эти звуки звучали, как музыка.

Дождавшись, когда последние стекла осыпятся, она вошла внутрь. Тепло, которым встретила ее чужая квартира, показалось жаром из парной сауны. Лицо мгновенно обожгло горячей волной. В голове зашумело. Ноги, изодранные в кровь о бетонные выступы, подкосились, и Маша чуть не рухнула без чувств. В последний момент ей удалось упереться рукой в стену и удержаться от падения. Она коротко перевела дыхание и неровным шагом пошла к выходу.

Спустившись по лестнице на двадцать третий этаж, Маша подошла к двери той квартиры, в которой несколько часов назад горел свет, и, не мешкая ни секунды, вдавила кнопку звонка до упора. Она держала на нем палец, не отпуская, пока не услышала щелчок замка. Дверь открыл заспанный, испуганный мужчина лет пятидесяти. Он стоял в одних трусах и удивленно пялился на посиневшую от холода, изодранную девушку, которая определенно когда-то была очень даже симпатичной. Девушка же пыталась что-то сказать, но ее голос был настолько сиплым, что ему пришлось сильно прислушиваться, чтобы разобрать хоть слово.

Спустя пять минут они оба курили на кухне, а на плите шумел греющийся чайник. Где-то по пустынному зимнему городу неслась карета скорой помощи. Из другого конца города, не менее быстро, ехал внедорожник с заплаканной женщиной на пассажирском сидении и сосредоточенно всматривающимся в заснеженную дорогу мужчиной за рулем. Все они ехали сюда. В новый, элитный дом, на двадцать седьмом этаже которого мирно спал маленький мальчик. Кроха, который скушал перед сном одну единственную таблетку витаминов. Эти витамины его мама давала ему каждый вечер. А он их очень любил.

Мама с папой откроют дверь в квартиру как раз в тот момент, когда малыш, проснувшийся от того, что описался во сне, решит попробовать уже не свои, а мамины витамины. Они лежали на кухне и были очень красивыми, а значит, должны были быть очень вкусными. И он бы попробовал, если бы «тетя Ася» не успела вовремя позвонить его маме.