ползущие машины.

Машин было много. Вся дорога, от моста до самого горизонта, превратилась в сплошное серое облако. Людей видно не было, однако это не означало, что их там нет. Просто это было очень далеко, а издали люди кажутся очень маленькими. А за Ольховкой их и вовсе не видать. Но машины были большими и Ванька без труда смог их разглядеть. Те медленно двигались в сторону Ольховки.

Он, волнуясь, поерзал непоседливой попой, усаживаясь поудобнее на отполированную от частого сидения ветку, и внимательно всмотрелся в горизонт. Было интересно, что происходит за пшеничным полем, и почему оттуда едет столько машин. А еще там грохотало, и это пугало.

Очень медленно над желтой пшеницей стала подниматься небольшая черная тучка. Совсем рядом с нею линию горизонта разрезала еще одна, такая же. Затем еще. Тучки медленно вздымались вверх, но через некоторое время стали растворяться и постепенно исчезли вовсе. Снова трижды грохнуло.

Сам он не помнил, но ему рассказывал дед Пашка, что немцы, проходя через хутор, отняли корову и перерезали всех курей. А еще над хутором стали летать немецкие самолеты. Они-то и сбросили бомбу прямо на мамин дом. Ее убило, а Ваньку — нет. Но Ванька этого не помнил. И даже мамы не помнил. Потому что был еще очень маленьким. После этого баба Маруся и дед Пашка, жившие по соседству, забрали мальчика к себе. Но дед недавно помер, и Ванька остался с глухой бабкой вдвоем.

Сердце заколотилось, ладошки стали влажными от пота, и он вытер их о короткие, разорванные во многих местах штаны. Посмотрел во двор. Бабка суетилась с тазом, полоща белье, и Ванька, торопливо спустившись с дерева, рванул к ней.

Он оббежал старуху так, чтобы она его видела и, выпучив огромные голубые, глаза, прокричал:

— Ба! Немцы идут! За Ольховкой немцы!

Баба Маруся прищурила глаза, отчего те стали как щелочки. Смуглую кожу разрезали миллионы маленьких морщинок. Она всегда так делала, когда старалась прочитать по губам.

— Немцы! Немцы! Фашисты! — повторил Ванька и указал дрожащим пальчиком в сторону Ольховки.

Старуха перекрестилась, суетливо отставила в сторону таз и зачем-то побежала прочь из двора. Но, не добежав даже до калитки, вернулась обратно, обхватила внука за худые плечи, затолкала в дом и, захлопнула дверь. Он пододвинул к окну тяжелую табуретку, взобрался на нее и выглянул на улицу. Баба Маруся, все также бегом, семенила к лугу, где паслась Зорька.

В доме было тихо и прохладно. На старом, обшарпанном комоде мерно тикали часы. Он уселся на табурет и стал смотреть, как большая стрелка медленно ползет по белой поверхности циферблата. Пять минут. Десять. Стрелка ползла дальше, но Ванька умел считать только до десяти, поэтому не понимал, сколько времени прошло с тех пор, как бабушка ушла за коровой. Ему, вдруг, стало очень страшно. Так страшно, что он почувствовал, что может сейчас описаться.

Вдруг посуда на столе вздрогнула и зазвенела от громкого взрыва. Стекла в окнах задрожали. Следом еще несколько раз громыхнуло, и Ванька спрятался под большую бабушкину кровать, сильно вжавшись в угол и обхватив обеими руками худые коленки. Здесь, под кроватью, между стеной и полом, была маленькая дырочка, из которой иногда выбегал мышонок. Ванька звал его Семенчиком. У мышонка был тоненький, но длинный хвостик, который смешно укладывался колечком, когда мальчишка угощал его кусочками сухарей. Он очень забавно брал угощение крошечными лапками и тихонечко грыз его, смешно шевеля носиком. В такие моменты Ванька ложился животом на пол, укладывал подбородок на сложенные ладошки и с радостной улыбкой наблюдал за забавным зверьком.

А однажды Семенчик съел угощение и медленно, словно раздумывая, подошел прямо к лежащему Ваньке. Он пощекотал его усами и дотронулся до детской руки мокрым носиком. Тогда мальчик подставил влажную от волнения ладошку, и серенький зверек ловко вскарабкался на нее, приятно отталкиваясь прохладными лапками.

Так у Ваньки появился настоящий друг. Вечерами, когда бабка укладывалась спать, мальчик тайком слезал с кровати и ждал, когда из норки покажется вечно неспокойный, усатый носик. А когда Семенчик вылезал, Ванька бережно брал его на руки, забирался обратно в кровать и пересказывал тому чудесные истории, поведанные накануне Любашей. Мышонок какое-то время суетился, бегал по подушке, забирался под одеяло, но найдя местечко потеплее, успокаивался и мирно засыпал. Так они и коротали ночи. Ванька, мечтательно болтающий без умолку, и мышонок, сопящий у него в ладошках.

На этот раз Семенчика под кроватью не оказалось. Видимо, он тоже испугался приближения немцев, поэтому забился в норку поглубже, и не выходит. Ваньке, вдруг, захотелось стать маленьким-маленьким, как его хвостатый дружок, и юркнуть в уютную, круглую норку в полу.

Когда грохнуло так, что окно разлетелось на множество мелких осколков, Ванька не выдержал, заплакал и почувствовал, как намокают его штаны, а под попой на полу растекается небольшая лужица.

Сквозь выбитое окно стал слышен гул мощных моторов и лязг металла вперемешку с каким-то громким цокотом. Даже в доме воздух наполнился едкими выхлопными газами. Ванька посильнее вжался в угол и пододвинул ноги к самому подбородку, чтобы полностью спрятаться в тени. Он зажмурил глаза и заплакал. Но плакал очень тихо, чтобы не услышали немцы.

Вдруг распахнулась входная дверь и на пороге появилась баба Маруся. Она быстро затворила их за собой и тихо замычала, зовя внука. Ванька пулей выскочил ей навстречу, подбежал, обнял и крепко прижался, уткнувшись носом в фартук. Она обняла мальчишку и стала жестами показывать, чтобы тот молчал. Затем легонько подтолкнула в спину и увела в спальню, где приказала снова забраться под кровать и сидеть там очень тихо. Сама же уселась на табуретку, взяла Библию и стала читать, иногда смачивая языком палец и громко перелистывая страницы.

Ванька посидел немного, но долгое отсутствие взрывов усыпило страх. Он тихонько выбрался из-под кровати и осторожно подобрался к окну.

По улице шли танки. Это их гусеницы лязгали железом, а двигатели ревели, выплевывая в воздух едкий, черный дым. Следом за ними ехали грузовики. В кузовах сидели немцы. Это были солдаты. Ванька понял это по форме, в которую те были одеты. Были и раненые. У некоторых — перебинтованы головы, руки, животы. А на белых бинтах — красные пятна.

Бабка заметила, что внук таращится в окно и, больно схватив сорванца за ухо, потащила обратно к кровати. Он забрался обратно в укрытие и уселся, нисколько не обижаясь на грубость. Ванька, хоть и был маленьким, прекрасно понимал, что баба Маруся за него переживает, а значит надо ее