встав до света, дед заглянул в погреб, прошел в сарай, не зная, чем бы заняться. Наконец залез на чердак, достал новые грабли и направился к реке: война войной, а сено надо убирать.

Но работа не клеилась. На уме другое.

«Как же так, — думал старик, — почему наши, отступая, даже мост не взорвали? Выходит, позволили сесть себе на хвост?.. Эх, вояки…»

Матвей Митрич — старый казак, понимает, что к чему на войне. Два года сам на германской был… С Буденным вместе города брал… Конечно, приходилось и отступать, не без этого. Но отступать тоже надо с умом: враг наседает, а ты в панику не пускайся, отходи с толком, с расчетом. Главное — сумей оторваться от него, чтобы на хвост тебе не сел!

Дед насторожился, услышав всплеск на реке. Поднял голову и увидел, что к берегу из последних сил гребет солдат. Хотел подбежать к нему, помочь выбраться, а тут — фашист. Пришлось притаиться в кустах.

Гитлеровец схватил солдата, вылезшего из воды, скрутил ему руки. Солдат без шапки, босой. «Снял, бедолага, чоботы, — подумал дед, — утонуть боялся. А того и не знал, что смерть на берегу поджидает…»

Дед проводил взглядом пленного и засеменил к воде: он же видел, что солдат плыл с винтовкой и выронил ее возле самой осоки. А немец, выходит, не заметил этого.

Осмотревшись по сторонам, дед закатал штаны выше колен, вошел в воду и начал щупать дно граблями. Так и есть — винтовка! Взял ее в руки, открыл затвор— в полной исправности, только патронов нет. А к чему она? Солдаты с пушками и то отступают… Но тут же стал укорять самого себя: «То есть как к чему винтовка? Какая б ни была война — с пушками, с самолетами, — а без винтовки не обойтись. Она, что ложка: всегда необходима».

Дед обошел приземистую копну, опустился на корточки и засунул винтовку под самый низ сена.

Хотел было снова взяться за грабли, да какая там работа! Постоял немного и побрел домой, в Выселки.

Глава пятая

Кабинет директора школы в станице Бережной пришелся обер-лейтенанту Хардеру по вкусу. В кабинете осталось все так же, как было: стол, желтое кресло, обитое кожей, стул. Обер-лейтенант удобно развалился в кресле и закурил сигарету. Переезд утомил его. Хотелось отдохнуть, подумать о своем Нейсе, куда, как видно, не скоро придется вернуться.

На столе — телефон, приемник с усеченной шкалой, так что, при всем желании, не настроишься на Москву. Обер-лейтенант повернул ручку, и в комнату ворвался бравурный марш с трескучим барабанным боем. Хардер самодовольно улыбнулся, вытащил из кармана зеркальце. На него глянуло молодое, чисто выбритое лицо. Под прямым удлиненным носом — светлые усики. Такие же светлые волосы свисают на лоб к переносице. Губы тонкие, жесткие.

В дверь постучали, и Хардер спрятал зеркальце, выключил приемник:

— Войдите!

На пороге появился человек в рыжем гражданском костюме, плечистый, упитанный, с ничего не выражающим лицом, каких много.

— О-о, господин Квако! — поднял брови Хардер.

— Так точно, герр капитан!

— Карашо! Очень карашо! Но, господин Квако, я не есть капитан. Господин Квако много служит немецкой армии, а путает знаки различий.

— Виноват, repp обер-лейтенант! Но для меня вы уже…

— Хо-о! — улыбнулся Хардер.

Он предложил Квако садиться, и тот осторожно опустился на край стула, внимательно следя за каждым движением обер-лейтенанта. Кто знает, может, от Хардера зависит все его будущее? Еще неизвестно, как сложатся обстоятельства…

Обер-лейтенант полистал блокнот, нашел нужные записи и заговорил:

— Мы позваль господин Квако на большой дела. Вы будете говорить штурмбанфюрер. — И Хардер покосился на дверь смежной комнаты.

Квако проглотил улыбку, насторожился. Хотя Хардер и не назвал фамилии штурмбанфюрера, Квако догадался, что это не кто иной, как представитель защитных отрядов, обслуживающих батальон, проще — эсэсовец. Он, Квако, уже испытал удовольствие иметь с ними дело. Сколько ни делай — все мало. А попробуй не выполни задание, так они же тебя и прикончат… Он, конечно, рад служить немцам, но хотел бы иметь дело, ну, хотя бы вот с Хардером. Хардера он знает. Правда, тоже фрукт, но все-таки обходителен.

Дверь отворилась, и в комнату вошел толстый лысый офицер с витыми погонами на широких плечах. Он шумно опустился в кресло, с которого успел вскочить Хардер, а Квако поспешно пододвинул Хардеру свой стул. Полное, налитое кровью лицо штурмбанфюрера казалось неживой маской. На лбу его, от начала лысины до переносицы, пролегла глубокая вертикальная складка, словно кожа в этом месте была разрезана и наспех сшита.

Штурмбанфюрер окинул Квако деловым взглядом и заговорил на чистом русском языке:

— Я знаю, вы многое сделали для германской армии. Я вижу в вас передового человека России, прекрасно понявшего ход времени. Скоро кончится война, и мы оценим ваши заслуги. А пока надо работать! — штурмбанфюрер повернулся так, что складка на лбу стала еще глубже. — Запомните: вы больше не Квако. Вы понимаете меня?

— Так точно, понимаю!

— Вы — солдат. Русский солдат…

Квако хотел было сказать «понимаю», но эсэсовец поднял руку, остановил его:

— Это надо выучить, как «Отче наш», — и бросил через стол старую, изрядно потертую красноармейскую книжку.

Квако поймал ее на лету, вытянулся во весь рост, руки по швам: все будет исполнено!

А эсэсовцу не хотелось затягивать встречу с агентом. У штурмбанфюрера уйма других дел. И поэтому он сразу приступил к главному.

Квако должен немедленно отправиться на перевал. По пути радировать о положении в горах: войскам СС нужно знать, есть ли там большевики, где они, сколько их…

— После этого, — продолжал он, — вы пойдете дальше, в Сухуми. Судя по всему, город скоро будет взят войсками фюрера. Нам нужны списки, — он посмотрел в упор немигающими глазами, — списки активистов. Понимаете? Вы там жили. Это ваш город…

— Так точно! — отозвался Квако и подумал: «Все знает!»

Эсэсовец вытащил из нагрудного кармана бумажку, заговорил чуть вежливее:

— Служба требует порядка. Как это у вас говорят? «Погуляли — пора и честь знать». Прошу!

Квако пробежал глазами текст заранее подготовленной расписки. Таких расписок он еще никому не давал. Особенно поразила последняя строка: «Трусость, отказ от выполнения задания влечет за собой расстрел». Эсэсовец встал, давая понять, что время не ждет, и подал агенту ручку. Агент макнул перо в чернила, на секунду заколебался, но тут же ровным почерком вывел: «Андрей Квако».

— Все. Остальное с командиром батальона, — штурмбанфюрер кивнул головой в сторону Хардера. — Помните: точность — благородство королей! — заключил он и, не сказав