славный!

И все повернулись ко мне.

– Да уж, немалых размеров скрипка... трудно держать ее под подбородком, – пошутил знаменитый выпускник, и все исполнительно засмеялись.

– Такой большой инструмент, – продолжала женщина. – И такой маленький мальчик. Но мы, наверное, мешаем тебе заниматься. Ты продолжай, не стесняйся. Сыграй нам что-нибудь.

Директор школы и заведующий музыкальными классами заулыбались, выжидательно глядя на меня. Заместитель заведующего, не питавший иллюзий по поводу моих музыкальных талантов, принялся объяснять, что в соседнем кабинете занимается первая скрипка школьного оркестра, и он с удовольствием им сыграет...

– Я хочу послушать его, – сказала душистая женщина. – Тебе сколько лет, малыш?

– Одиннадцать, мисс.

Она ткнула знаменитого выпускника локтем под ребра.

– Он назвал меня «мисс». – Почему-то это ее рассмешило. – Какая прелесть. Ты не стесняйся, малыш. Сыграй нам что-нибудь.

Знаменитый выпускник кивнул. Они все смотрели на меня и ждали.

Контрабас на самом деле не предназначен для сольных партий. Далеко не каждый профессиональный контрабасист может сыграть соло на своем инструменте, а в моем случае ни о каком профессионализме не шло и речи. И тем не менее я снова сел на табурет, обхватил пальцами гриф, взял смычок и приготовился опозориться по полной программе.

Сердце гремело в груди, как литавры.

Даже сейчас, двадцать лет спустя, я помню.

Я даже не заглянул в «52 упражнения для контрабаса». Я играл... что-то. Оно гремело, гудело, переливалось и реверберировало. Из-под скользящего по струнам смычка вырывались странные и уверенные арпеджио, а потом я отложил смычок и принялся щипать струны пальцами, извлекая из них замысловатые мелодичные пиццикато. Я творил с контрабасом такое, что не сумел бы сотворить и опытный джазовый музыкант с руками в два раза больше моих. Я играл, и играл, и играл, растекаясь по четырем металлическим жестким струнам, прижимая к себе инструмент – я обнимал ее так, как не обнимал ни одного человека в жизни. И наконец, запыхавшийся и ликующий, остановился.

Женщина первой захлопала в ладоши, но они все аплодировали. Даже заместитель заведующего, который смотрел на меня с выражением более чем странным.

– Я и не знал, что это такой многогранный инструмент, – заметил директор. – Очень хорошая пьеса. Современная и в то же время – классическая. Замечательно. Браво. – После этого он вывел всех из кабинета, а я сидел, совершенно опустошенный, и рассеянно гладил левой рукой гриф контрабаса, а правой – струны.

Как и во всякой правдивой истории, все закончилось плохо: на следующий день по дороге в школьную часовню, где мы репетировали всем оркестром, я поскользнулся на мокрой мостовой (шел небольшой дождик) и упал, грохнув контрабас о камни. Деревянная подставка отломилась, передняя дека треснула.

Инструмент отдали в ремонт, а когда привезли обратно, это был уже не тот контрабас. Струны были натянуты жестче, их стало труднее щипать. Новую подставку закрепили под каким-то неправильным углом – или просто мне так казалось. Тембр звучания изменился, даже на мой неискушенный слух. Я не сумел позаботиться о ней; и теперь она больше не будет заботиться обо мне.

А на следующий год я перешел в другую школу и перестал заниматься музыкой. Мысль о том, чтобы сменить инструмент, явственно отдавала предательством, а пыльный черный контрабас, который хранился в шкафу в музыкальном классе моей новой школы, похоже, меня невзлюбил. На мне лежала печать другого инструмента. К тому же за лето я вырос, и прикольное несоответствие моего мелкого роста с габаритами контрабаса сошло на нет.

И потом, я же знал, что совсем-совсем скоро у меня будут девочки.